Религиозная идея Ф.М. Достоевского.
Любовь такое бесценное сокровище,
что на нее весь мир купить можешь,
и не только свои, но и чужие грехи еще выкупишь.
Нельзя, чтобы не было господ и слуг,
но пусть же и я буду слугой моих слуг,
таким же, каким и они мне. Всякий из нас
пред всеми во всем виноват, а я более всех.
Ф.М. Достоевский. "Братья Карамазовы".
ВВЕДЕНИЕ.
Федор Михайлович Достоевский - это один из немногих писателей, который, о чем бы он не говорил, говорит о Боге. Судьба его очень сложна и трагична. Она пропитана мытарствами и страданиями. Но именно они сделали из человека и художника Достоевского того великана, которым он стал. Таковы - его эпилепсия, безудержность и страстность его натуры, минуты на эшафоте, пребывание его на каторге и даже его бедность.
Пока Достоевский находился на каторге, Евангелие было его единственной книгой. В это время он впервые задумался над проблемой христианского искусства. И в связи с этим писатель свой путь, как литератора, увидел в новом свете. По возвращению с каторги Достоевский пишет, что основная мысль всего искусства XIX столетия - это "восстановление погибшего человека, задавленного несправедливо гнетом обстоятельств, застоя веков и общественных предрассудков. Эта мысль - оправдание униженных и всеми отринутых париев общества. Проследите все европейские литературы нашего века и вы увидите во всех следы той же идеи и, может быть, хоть к концу века она воплотится, наконец, вся целиком, ясно и могущественно, в каком-нибудь таком великом произведении искусства, что выразит стремление и характеристику своего времени так же полно и вековечно, как, например, "Божественная Комедия" выразила свою эпоху средневековых католических верований и идеалов" (2, Т.II, вып. 1, стр. 106).
Именно на каторге писатель осознал, что ему нужен Христос, но не исправленный в духе времени, а истинный, полный, первоначальный. Вообще, крайне важно помнить, что глубокое прочтение Достоевским Евангелия проходило именно на каторге. Среди духовного падения и мрака. Среди невыразимого цинизма и бесстыдного хохота. Учитывая это, становятся понятны и трактовка Достоевским евангельских текстов и образ Спасителя. Вот откуда внутренний конфликт мечты о золотом веке и глубокой уверенностью в его неосуществимости.
Галерея человеческих образов, созданных Достоевским, не имеет себе равных. Недаром ни один русский писатель, кроме Толстого, не пользуется такой незыблемой всемирной славой. Всем известно, что философские, религиозные, нравственные, психологические идеи, выдвинутые Достоевским, поистине неисчислимы. Я ограничусь рассмотрением его религиозного миропонимания. Хотя и эта тема настолько объемна, что всерьез говорить о ее анализе в рамках контрольной работы, конечно, невозможно. И все же, расставить основные акценты я попытаюсь.
Для иллюстраций религиозной идеи Достоевского я буду обращаться к четырем его романам: "Преступление и наказание", "Бесы", "Идиот" и "Братья Карамазовы". Последние два романа особенно глубоко отражают духовные поиски писателя.
ПРОБЛЕМА БЕССМЕРТИЯ.
Проблему бессмертия человеческой души Достоевский считал самой важной. Ведь ответ на этот вопрос задает вектор всей человеческой жизни. Писатель неоднократно обращался к этой теме, но самые весомые высказывания о необходимости бессмертия для осмысления жизни он выразил в виде исповеди самоубийцы-материалиста. А также в своих пояснениях к ней в "Дневнике писателя".
Вот, что пишет Достоевский от лица "самоубийцы от скуки", материалиста: "Какое право имела эта природа производить меня на свет, вследствие каких-то там своих вечных законов? Какое право природа имела производить меня, без моей воли на то, сознающего? Сознающего, стало быть, страдающего, но я не хочу страдать - ибо для чего бы я согласился страдать? Природа, через сознание мое, возвещает мне о какой-то гармонии в целом. (…) Посмотрите, кто счастлив на свете и какие люди соглашаются жить? Как раз те, которые больше похожи на животных и ближе подходят под их тип по малому развитию их сознания". "Жрать, да спать, да гадить, да сидеть на мягком - еще слишком долго будет привлекать человека к земле, но не в высших типах его", - поясняет от себя Достоевский.
Да, но вернемся к исповеди. Самоубийца спрашивает, "для чего употреблять столько стараний устроиться в обществе людей правильно, разумно и нравственно-праведно. Все, что мне могли бы ответить, это: чтоб получить наслаждение. Да, если б я был цветок или корова, я бы и получил наслаждение. Но, задавая, как теперь, себе беспрерывно вопросы, я не могу быть счастлив (…), ибо знаю, что завтра же все это будет уничтожено: и я, и все счастье это, и вся любовь, и все человечество - обратимся в ничто, в прежний хаос" (4, стр. 164-165).
Таким образом, для Достоевского мир имеет смысл лишь при условии бессмертия души. Поэтому он и утверждал, что высшая идея на земле лишь одна. Эта идея о бессмертии души человеческой. Поскольку все остальные "высшие" мысли жизни лишь из одной ее вытекают.
ВЕРА В БОГА.
Бессмертие души человеческой неотделимо от веры в ее Создателя. Вера в Бога, бесспорно, также находится в центре миропонимания писателя. Ведь если Бога нет, то нет и абсолютного добра, нет смысла жизни, нет совершенной добродетели. Вот, как об этом говорит Степан Трофимович Верховенский: "Мое бессмертие уже потому необходимо, что Бог не захочет сделать неправды и погасить совсем огонь раз возгоревшейся к нему любви в моем сердце. (…) Если есть Бог, то и я бессмертен! Вот мой символ веры" (3, Т. IV, стр. 592).
Понимание Достоевским Бога художественно отображает фрагмент из романа "Идиот", где князь Мышкин восхищается тем, как простая баба говорит про Бога: "Смотрю, она так набожно набожно вдруг перекрестилась. "Что ты, говорю, молодка ?" "А вот, говорит, точно так, как бывает материна радость, когда она первую от своего младенца улыбку заприметит, такая же точно бывает и у Бога радость, всякий раз, когда Он с неба завидит, что грешник перед Ним от всего своего сердца на молитву становится" (4, стр. 148). И дальше Мышкин говорит, что простая баба высказала мысль, в которой вся сущность христианства - понятие о Боге, как о нашем родном отце и о радости Бога на человека, как отца на свое родное дитя.
Писатель считал, что мысль о Боге и живое общение с Ним наполняет душу "радостью о Господе". Это прямой путь к счастью. Степан Трофимович перед смертью осознал эту истину: "Одна уже всегдашняя мысль о том, что существует нечто безмерно справедливейшее и счастливейшее чем я, уже наполняет и меня всего безмерным умилением и - славой, - о, кто бы я ни был, что бы ни сделал! Человеку гораздо необходимее собственного счастья знать и каждое мгновение веровать в то, что есть где-то уже совершенное и спокойное счастье, для всех и для каждого…" ( 3, Т. IV, стр. 593).
Писатель поднимал вопрос и о том, как сосуществуют бытие Бога и глубины мирового зла. Если Бог есть, то почему он допускает, чтобы от зла страдали даже невинные? По сути, этим же вопросом Иван Карамазов искушал Алешу. Этот вопрос и сегодня можно услышать довольно часто от людей неверующих. Мне кажется, что, когда распятому Иисусу Христу книжники и фарисея, насмехаясь, говорили: "Если ты Христос, спаси Себя Самого и сойди со креста", они имели с виду то же самое. Бог дал людям свободу воли, и потому не вмешивается в ход земной жизни. Если кто и виноват во зле, так это сами люди. Я вернусь к этому вопросу в главе "Свобода воли", а пока остановлюсь на проблеме атеизма.
Устами князя Мышкина Достоевский очень точно, на мой взгляд, подмечает особенность атеистов: "В Бога он не верует. Одно только меня поразило: что он вовсе как будто не про то говорил, во все время, и потому именно поразило, что и прежде, сколько я ни встречался с неверующими и сколько ни читал таких книг, все мне казалось, что и говорят они, и в книгах пишут совсем будто не про то, хотя с виду и кажется, что про то…" (4, стр. 146).
Вообще, атеизм зарождается тогда, когда человек пытается познать Бога не через опыт религиозного созерцания, а через понятия и признаки. И тогда человек из-за своих неверных умозаключений и неточных выводов уходит от истины все дальше, крайне искажая религиозное миропонимание. Получается, что атеизм нередко является, как ни странно, поиском истины и добра. Просто человек в своих поисках вступает на ложную дорогу, и его душа наполняется тоской и неуверенностью. И тогда людей страстных бросает в крайность воинствующего атеизма. Князь Мышкин по этому поводу замечает: "наши не просто становятся атеистами, а непременно уверуют в атеизм, как бы в новую веру, никак и не замечая, что уверовали в ноль. Такова наша жажда!" Но, по мнению самого Достоевского, полный атеизм "ближе всех, может быть, к вере стоит" (4, стр. 147).
ТВАРЬ ДРОЖАЩАЯ ИЛИ ПРАВО ИМЕЮ.
Когда-то Кант определил Бога, как внутренний нравственный закон, находящийся в каждом человеке, и звездное небо над головой. Такое пантеистическое понимание Бога ближе к Толстому, чем к Достоевскому, но и Достоевский уверен в том, что в каждом человеке живет этот нравственный принцип, позволяющий отличать добро от зла. Этот внутренний закон удерживает человека от убийств и самоубийств, от всякого нравственного преступления. Герой романа "Преступление и наказание" ошибочно думает, что этот закон распространяется не на всех. Что только слабые и мелкие люди должны подчиняться этому категорическому императиву. Но есть великие люди, которым позволено все. Их не мучает совесть, их поступки не обсуждаются, но принимаются, как данность.
Раскольников уверен, что внутреннее моральное ограничение ущемляет свободу воли. Желая быть абсолютно свободным, он совершает преступление, чтобы уничтожить "сам принцип".
Выясняется, что человек действительно свободен поступать так, как считает нужным. Но зло противно человеческой природе, стремящейся к добру. Даже самый закоренелый преступник таит в своей душе прекрасные порывы и возможность духовного перерождения. Гордость Раскольникова заставила его совершить убийство, подменяя понятие "свободы воли" понятием "вседозволенность". Но Родион Раскольников не богоотступник. И это его спасает. Его душа не глуха к голосу совести и высшей правды. После страшных моральных терзаний Раскольников приходит к необходимости признания и, что более важно, глубокого раскаяния.
Эта же тема, но под другим углом, всплывает в романе "Братья Карамазовы" во время разговора Алеши и Ивана. Иван спрашивает брата : "представь, что это ты сам возводишь здание судьбы человеческой с целью в финале осчастливить людей, дать им наконец мир и покой, но для этого необходимо и неминуемо предстояло бы замучить всего лишь одно только крохотное созданьице, вот того самого ребеночка, бившего себя кулачонком в грудь, и на неотомщенных слезках его основать это здание, согласился ли бы ты быть архитектором на этих условиях, скажи и не лги!" (3, Т. II, стр. 255).
Достоевский совершенно уверен, что никакое благо не стоит ни единой человеческой слезы. Если "добро" замешано на страдании, писатель его решительно отвергает.
В романе "Бесы" вновь Достоевский поднимает вопрос возможности, но на этот раз - самоубийства. Кириллов выдвигает теорию о том, что человек должен научится не бояться смерти. Как только человек без малейшего страха сможет убить себя, он станет свободен и велик, как Бог: " Жизнь есть боль, жизнь есть страх, и человек несчастен. Теперь все боль и страх. Теперь человек жизнь любит, потому что боль и страх любит. И так сделали. Жизнь дается теперь за боль и страх, и тут весь обман. Теперь человек еще не тот человек. Будет новый человек, счастливый и гордый. Кому будет все равно, жить или не жить, тот будет новый человек. Кто победит боль и страх, тот сам Бог будет. А тот Бог не будет".(3, Т. IV, стр. 108)
Для Кириллова сметь себя убить во имя победы над страхом смерти означает узнать тайну обмана, значит достичь высшей меры свободы - стать Богом.
Подмена идеи Богочеловека идеей человекобога - тоже есть следствие гордыни. Хотя у Кириллова эта идея возникла не столько от гордости, сколько от спутанности мыслей при попытке осознать совершенную положительную свободу. Ведь когда приходит время исполнить свою идею, у Кириллова все получается совсем не так, как он думал. И дело тут не в страхе смерти, а в противоестественности этого поступка человеческой природе.
ИИСУС ХРИСТОС.
Итак, человек стремится к Богу, и понимает, что придет время, когда после смерти увидит он Царствие Небесное. Но, возможно ли осуществить идеал добра на земле? В этой жизни? Величие христианства состоит в том, что оно говорит: да, это возможно. Жизнь Иисуса Христа, как совершенного добра, воплощенного в человеческой природе, доказывает это. "Христос и приходил за тем, чтобы человечество узнало, что природа духа человеческого может явиться в таком небесном блеске, в самом деле и во плоти, а не то что в одной только мечте и в идеале", - пишет Достоевский в своей записной тетради (4, стр. 149).
И еще очень важный момент. Совершенная нравственность возможна только с верой во Христа. Потому что нравственность нельзя вывести логически. Ведь именно это пытался все время сделать Иван Карамазов и потерпел поражение. Единственный способ понять и принять нравственность - это принять Христа. Принять как некую абсолютную данность. Об этом говорит и старец Зосима: "На земле же воистину мы как бы блуждаем, и не было бы драгоценного Христова образа перед нами, то погибли бы мы и заблудились совсем, как род человеческий перед потопом. Многое на земле от нас скрыто, но взамен того даровано нам тайное сокровенное ощущение живой связи нашей с миром иным, с миром горним и высшим, да и корни наших мыслей и чувств не здесь, а в мирах иных" (4, стр. 150).
СВОБОДА ВОЛИ.
Многие герои Ф.М. Достоевского ищут ответа на мучающий их вопрос: почему в мире столько зла? Почему страдают ни в чем не повинные люди, маленькие дети? Как Бог допускает, чтобы все это могло свершиться? Почему злодеев не настигает возмездие? Ради чего люди должны терпеть все мучения?
Теряясь перед загадкой мирового зла и отношения к нему Бога, ум множества людей приходит к выводам трагически безутешным. Но сам Федор Михайлович абсолютно отвергает все ложные учения, согласно которым зло есть необходимое условие добра. Таким, к примеру, утверждением, является мысль о том, что зло есть необходимый момент гармонии целого, подобно тому, как диссонанс может быть необходим для красоты музыкального произведения. Не согласен писатель и с тем, что зло необходимо, как условие познание добра. Достаточно вспомнить слова Ивана Карамазова: "Для чего познавать это чортово добро и зло, когда оно столького стоит? Да ведь весь мир познания не стоит тогда этих слезок ребеночка к Боженьке" (4, стр. 178).
Так встает вопрос о том, как мог всемогущий и всеблагой Господь сотворить наш мир пронизанным всевозможными видами зла? Очевидно, что не Бог сотворил зло. Но тогда - кто? Достоевский дает ответ на этот вопрос весьма определенно. Вспомним его статью, посвященную памяти Жорж Занд. Очень важным ее моментом является утверждение писателя о том, что одна из основных идей христианства есть "признание человеческой личности и свободы ее, а, стало быть, и ее ответственности. Отсюда и признание долга, и строгие нравственные запросы на это, и совершенное признание ответственности человеческой" (4, стр. 179). Бог не может оградить человека от зла, потому что он дал человеку свободную волю. И человек сам должен сделать выбор своей жизни. Все, что он имеет на земле и будет иметь на небе, зависит только от него. И если человек отклоняется от пути добра, в этом нельзя винить ни среду, ни Бога.
Бердяев в книге "Миросозерцание Достоевского" очень точно замечает, сто "свобода стоит в самом центре миросозерцания Достоевского" (4, стр. 180). Именно в ней нужно искать и оправдание человека, и оправдание Бога. Вспомним Легенду о Великом Инквизиторе. Инквизитор обвиняет Христа именно в том, что в пустыне он не принял предложение диавола превратить камни в хлеба и, тем самым, дать людям материальный повод следовать за ним: "ты не захотел лишить человека свободы и отверг предложение, ибо какая же свобода, рассудил ты, если послушание куплено хлебами?" (3, Т. II, стр. 262). Человек, как существо свободное, может вступить на путь враждебного обособления от людей, а может свободно обнять своей любовью весь мир. Тогда он творит абсолютное божественное добро, ради возможности которого и сотворен мир Богом.
Главное условие возможности всеобщей гармонии в том, чтобы цель всех существ была единая. Чтобы все, занимаясь своим делом, в результате созидали некое общее целое. Это похоже на пение под аккомпанемент оркестра. Старец Зосима рассказывает, как "таинственный посетитель" говорил ему: "Всякий-то теперь стремится отделить свое лицо наиболее, хочет испытать в себе самом полноту жизни, а между тем выходит из всех его усилий, вместо полноты жизни, лишь полное самоубийство, ибо, вместо полноты определения существа своего, впадает в совершенное уныние".
"Повсеместно ныне ум человеческий начинает насмешливо не понимать, что истинное обеспечение лица состоит не в личном уединенном его усилии, а в людской общей целостности. Но непременно будет так, что придет срок сему страшному уединению, и поймут все разом, как неестественно отделились один от другого" (4, стр.181).
Для Достоевского идея нравственности всегда не сама по себе, а тесно связана с обществом. Писателя всегда волновала жизнь общества, и у него религиозная идея часто высказана в призме общественной жизни. "Я не хочу такого общества, в котором я не мог бы совершить преступления, - говорил Достоевский, поясняя существо своей идеи, - но такого, в котором я , даже и имея право совершить любое преступление, сам не хотел бы его сделать". (6, стр. 483).
Возвращаясь к вопросу о свободе воли, хочется вспомнить, что, по мнению Достоевского, даже счастье в нашем мире зависит от воли самого человека. Вот, что он записал в своей тетради: "Рай в мире. Он есть и теперь и мир сотворен совершенно. Несчастья - единственно от ненормальности, от несоблюдения закона. Например, брак есть рай, и совершенно истинен, если супруги любят только друг друга и соединяются взаимною любовью в детях" (4, стр. 185).
Похожие мысли писатель высказывал и устами Кириллова: "Человек несчастлив потому, что не знает, что он счастлив"; "кто узнает, тотчас станет счастлив, сию минуту"; "видите, паук ползет по стене, я смотрю и благодарен ему за то, что ползет". На вопрос Ставрогина: "А кто с голоду умрет, а кто обидит и обесчестит девочку - это хорошо?" - "Хорошо", - ответил Кириллов. Косноязычный Кириллов хочет сказать, что все совершающееся в мире имеет смысл, ведущий рано или поздно к добру. Всякий, кто поймет это, откроет в себе такую мощь добра, что действительно будет поступать, как совершенно добрый человек.
ЗНАЧЕНИЕ СТРАДАНИЯ.
Достоевский придает огромное положительное значение страданию. Так как страдание есть признак несовершенства, то ясно, что само по себе оно не может быть возвеличиваемо. Цель жизни, согласно Достоевскому, есть достижение "райского совершенства" путем воспитания в себе любви, осуществление совершенной гармонии всех существ, переживаемое как "величайшее счастье".
Но в земной жизни без страдания обойтись нельзя: оно есть неизбежное следствие греха, то есть нравственного падения человека. "Когда человек не исполнил закона стремления к идеалу, то есть не приносил любовью в жертву своего я людям или другому существу, он чувствует страдание и назвал это состояние грехом. Итак человек беспрерывно должен чувствовать страдание, которое уравновешивается райским наслаждением исполнением закона, то есть жертвой. Тут-то и равновесие земное. Иначе земля была бы бессмысленна" (из записки в день смерти жены).
Дмитрий Карамазов после первого допроса с волнением говорит: "На таких, как я нужен удар, удар судьбы, чтобы захватить его, как в аркан и скрутить внешнею силой. Никогда, никогда не поднялся бы я сам собой! Но гром грянул. Принимаю муку обвинения и всенародного позора моего, пострадать хочу и страданием очищусь! Ведь, может быть, и очищусь, господа, а?" (3, Т.II, стр. 523)
Итак, страдание есть заслуженное человеком наказание, ведущее к очищению его души. Еще в молодости Достоевский пришел к мнению, что наш мир - это "чистилище духов небесных, отуманенных грешною мыслию" (4, стр. 184). В земной жизни, видя окружающее зло, никто не может заявить, что он в нем не повинен. "Всякий из нас пред всеми во всем виноват", - говорил перед смертью брат старца Зосимы. И сам старец считал, что каждый должен сделать себя "ответчиком за весь грех людской", потому что каждый за всех и за вся виноват.
Особенно старец предостерегал от "желания отмщения злодеям". Ведь мы и сами не замечаем, как сеем вокруг себя зло. Достоевский говорил, что, идя по улице с гневным лицом, можно потрясти душу случайно идущего мимо ребенка и зародить в нем семя зла.
ПОЛОЖИТЕЛЬНО ПРЕКРАСНЫЙ ЧЕЛОВЕК.
Верховное зло есть чрезмерно высокая оценка своего я - гордость, честолюбие, обидчивое самолюбие. Соответственно этому высшее добро в земных отношениях человека есть смирение. Оно ничем не выражается во внешности человека. Смирение не знает о себе, что оно смирение. Не думает об этом. Сущность его состоит в полном отсутствии гордости, в склонности просто забывать о своем я.
Когда Достоевский задался целью "изобразить вполне прекрасного человека" и стал писать роман "Идиот", он выразил в характере князя Мышкина именно смирение. Гордому и самолюбивому человеку особенно страшно быть смешным. Князь Мышкин такого положения не боится: "знаете, - сказал он в гостиной Епанчиных, - по-моему, быть смешным даже иногда хорошо, да и лучше: скорее простить можно друг другу, скорее и смириться". (4, стр. 300)
Искренность и простодушная, иногда детская откровенность князя также объясняется отсутствием перегородок между ним и чужою душою. Он тонко определяет чужие характеры и улавливает душевные движения людей, сочувственно вглядываясь в них. При встрече с дурными поступками людей и печальными сторонами их характера князь Мышкин старается найти извиняющие их мотивы и совершенно неспособен к резкому отпору.
Из всех видов любви к человеку князю Мышкину особенно свойственна любовь-жалость. И Настасью Филипповну он любит любовью кроткой, чистой, словно несчастного малого ребенка. Это хорошо видно во время противостояния двух прекрасных женщин - Аглаи и Настасьи Филипповны, когда Мышкин не понимая всей серьезности происходящего, видит только отчаянное, безумное лицо Настасьи Филипповны и с укором говорит Аглае: "Разве это возможно! Ведь она … такая несчастная!" И потом, когда Аглая убежала, а Настасья Филипповна с рыданиями бросилась к князю, он стал утешать ее, как маленького ребенка: "Он ничего не говорил, но пристально вслушивался в порывистый, восторженный и бессвязный лепет, вряд ли понимал что-нибудь, но тихо улыбался, и чуть только ему казалось, что она начинала опять тосковать или плакать, упрекать или жаловаться, тотчас же начинал ее опять гладить по головке и нежно водить руками по ее щекам, утешая и уговаривая ее как ребенка." (3, Т. III, 592-593).
Он видит и жалеет ее несчастную, метущуюся душу, тронутую растлением, которая пропадет без теплоты любви. Это любовь-жалость, но жалость не оскорбительная. Мышкин видит Настасью Филипповну в истинном, первозданном свете, видит ее сердцевину, красоту, говоря с укором при первой встрече: "- А вам и не стыдно! Разве вы такая, какою теперь представлялись. Да может ли это быть!"
Князь Мышкин никогда не заботиться о том, как он выглядит в глазах других, но лишь о том, как сказать слово исцеляющее, не оскорбив человека и не ранив. Даже Рогожина, убившего Настасью Филипповну, он прощает. Вернее, даже не осуждает его. Мышкин и в нем видит несмышленого, заблудившегося ребенка. Узнав о том, что Рогожин зарезал Настасью Филипповну, он в полубеспамятстве сидит с Рогожиным на подстилке и жалеет его: "Рогожин изредка и вдруг начинал иногда бормотать, громко, резко и бессвязно; начинал вскрикивать и смеяться; князь протягивал к нему тогда свою дрожащую руку и тихо дотрагивался до его головы, до его волос, гладил их и гладил его щеки… больше он ничего не мог сделать! Он сам опять начал дрожать, и опять как бы вдруг отнялись его ноги. Какое-то совсем новое ощущение томило его сердце бесконечною тоской. Между тем совсем рассвело; наконец он прилег на подушку, как бы совсем уже в бессилии и в отчаянии, и прижался своим лицом к бледному и неподвижному лицу Рогожина; слезы текли из его глаз на щеки Рогожина, но, может быть, он уж и не слыхал тогда своих собственных слез и уже не знал ничего о них…" (3, Т. III, стр. 633).
И болезнь в нем вновь прогрессирует от того, что Мышкин не может вместиться в этот мир, его сердце не может вынести духовной глухоты мира и справится с его конвульсиями.
Исследователь жизни и творчества Достоевского Юрий Селезнев отмечает, что Федор Михайлович, задумывая роман "Идиот", желал нарисовать божественный идеальный образ, под которым он понимал истинную любовь. Им и стал князь Мышкин. Земной "Христос". В записках к роману Ф.М. снова и снова пишет "князь" - "Христос". С одной стороны кроткий, у-богий, с другой стороны, несущий некое знание людям, уверенный в том, что ему есть, что сказать:
"- То есть вы думаете, что умнее всех проживете? - сказала Аглая.
- Да, мне и это иногда думалось.
- И думается?
- И… думается, - отвечал князь, по-прежнему с тихою и даже робкою улыбкой смотря на Аглаю." ( 3, Т. III, стр. 68)
Достоевский нигде не называет своего героя прямо, но позволяет ему не раз проговорится об осознании своей миссии. Он наделил Мышкина своими самыми заветными убеждениями. И не случайно он сделал князя большим ребенком, сохранив в нем детскую невинность восприятия мира. Ведь в Евангелии не раз говорится: "Будьте как дети ибо их есть царствие небесное". Вот и князь Мышкин, вторя священной книге, говорит: "Сих есть царствие божие. Он велел их чтить и любить, они - будущее человечество…".
По мнению Н. Лосского, образ князя Мышкина очень привлекателен, вызвает сочувствие и сострадание, но от идеала человека он весьма далек. "Ему не хватает той силы духа, - пишет Лосский, - которая необходима, чтобы управлять своею духовною и телесною жизнью, и руководить другими людьми, нуждающимися в помощи" (4, стр. 307).
Я не согласна с этим мнением. Достоевский изобразил человека, в котором была любовь, прощение, смирение и кротость. Эти компоненты души выше силы духа. Да, он не мог влиять на жизни других, он вроде бы даже ничего и не сделал, но, по Достоевскому, мир изменяется и преображается тогда, когда в нем появляется кротость и смирение. Влиять на других можно и собственным примером. Вспомнить хотя бы встречу Иисуса Христа и Великого Инквизитора. Ведь Христос тогда не сказал ни слова. Глядя на своего противника, богоборца, растлевающего души людей, он только смиренно целует его. По Достоевскому, любовь и прощение - это высшие проявления божественного начала. Это сильнее любого действия преображает мир.
ЛЕГЕНДА О ВЕЛИКОМ ИНКВИЗИТОРЕ.
Нельзя обойти вниманием Легенду о Великом Инквизиторе. И хотя ей посвящена отдельная тема контрольных работ, все же я остановлюсь на поэме Ивана Карамазова.
Достоевский, как видно из Дневника писателя, к католичеству относился довольно враждебно. "Мне возражали, - пишет он, - что вера и образ Христов и поныне продолжают еще жить в сердцах множества католиков во всей прежней истине и во всей чистоте. Это несомненно так, но главный источник замутился и отравлен безвозвратно" (Дневник Писателя. 1876, март).
В легенде Федор Михайлович хотел в художественной форме обличить искажения в христианстве, производимое католическою церковью. Но значение легенды гораздо шире, содержание более сложно, и вложена она в уста Ивана Карамазова, как его сочинение. Итак, попытаюсь отделить религиозные идеи Великого Инквизитора от Ивана Карамазова. А потом найти мысли и самого Достоевского.
Великий Инквизитор задается целью "исправить подвиг Христа", потому что Христос поставил перед человеком идеал, превосходящий силы такого слабого существа. Христос отказался от того, чтобы человек уверовал в него через тайну, чудо и авторитет, но именно на этих трех китах, по мнению Инквизитора, зиждется вера человека. Христос же не хотел влиять на свободу выбора, желая, чтобы человек свободным сердцем решал впредь, что добро, а что зло, руководствуясь лишь образом Христовым.
Но нет ничего мучительнее для человека, чем свобода совести, говорит Инквизитор. Лишь немногим под силу идти за Тобой,- говорит он Христу, - пренебрегая хлебом земным во имя хлеба небесного. Большинство слабых не сможет выполнить Твои законы. Они будут несчастны.
План руководства людьми у Великого Инквизитора состоял в том, чтобы дать людям хлеб земной, и, усыпив их совесть, взять в свои руки всю власть и всю ответственность. Инквизитор не скрывает, что он отрекся от Христа и внял совету "умного духа". Но, конечно, паства не знает об этом. "И тогда уже мы и достроим их башню, ибо достроит тот, кто накормит, а накормим лишь мы, во имя Твое, и солжем, что во имя Твое".
Инквизитор понимает, что руководимые им люди "за гробом обрящут лишь смерть", но его, похоже, эта сторона вопроса мало волнует. Он уверен, что делает слабых людей счастливыми хотя бы в земной жизни, забирая у них источник мучений - их свободную волю, регламентируя их духовную жизнь и разрешая грех. Он уверен, что необходимо обманывать людей всю дорогу, "чтобы хоть в дороге-то жалкие эти слепцы считали себя счастливыми". Во всем этом чувствуется горделивое презрение Инквизитора к человеку. Он считает людей существами "малосильными, порочными и ничтожными", жаждущими свободы, но способными только к бунту. Конечно, ни о какой любви Инквизитора к человечеству речи быть не может.
Сам Великий Инквизитор был в пустыне, питался акридами и кореньями, благословлял свободу, которой Христос благословил людей, но "очнулся и не захотел служить безумию. Я воротился и примкнул к сонму тех, которые исправили подвиг Твой и основали его на чуде, тайне и авторитете" (3,Т. II, стр. 270).
Показательно, что Христос не говорит ни слова, а только смотрит на Инквизитора взглядом, все знающим и любящим. Даже его, человека его предавшего, богоборца, Христос жалеет.
Теперь о том, как эта легенда согласуется с философией Ивана Карамазова. Иван тоже богоборец и тоже презирает человечество. Но Инквизитор служит "умному духу" и уже вряд ли изменится. Тогда как Иван Карамазов хранит в сердце своем идею абсолютного добра. Но, видя мощь зла и слабость человека, он обвиняет в этом Бога и "возвращает ему билет". Иван - на распутье. Он зло критикует церковь, но его сердце еще способно воспринять добро.
Надо сказать, что Легенда о Великом Инквизиторе на самом деле затрагивает не только католическую церковь, но и институт церкви вообще. Победоносцев, прочитав главы "Бунт" Ивана Карамазова и "Великий инквизитор", тревожно спрашивал: "Что можно ответить на все эти атеистические положения?" Достоевский в письме из Эмса сообщал ему, что в главе "Русский инок" опровержение Ивана будет дано в художественной картине, и опасается, будет ли оно достаточным ответом, "буду ли понятен".
По мнению Лосского, опасения Достоевского оправдались. Некоторые исследователи (английский исследователь Карр, например) считают, что упреки Богу Ивана Карамазова сильнее, чем защита Бога старцем Зосимой и Алешей.
Я с этим совершенно не согласна. Во-первых, в самой Легенде о Великом Инквизиторе трудно сказать однозначно, кто выходит победителем. По мне, так Христос, целующий Инквизитора. Кстати, Достоевский по-видимому, верил в то, что всеобщее возрождение возможно. Чорт Ивана Карамазова говорит: "Я ведь знаю, в конце концов я помирюсь, дойду и я мой квадрильон и узнаю секрет" (4, стр. 191).
С силой упреков церкви в поэме Ивана поспорить сложно, но вот упреков Богу я в ней не слышу. Те упреки, что выдвигает Великий Инквизитор, наоборот, показывают всю глубину и красоту христианской веры. Словно бы он, сам того не желая, демонстрирует всю силу и чистоту христианского учения. А любовь и прощение Христа, с которыми он выслушал Инквизитора, еще более усиливают торжество Сына Божия. Поэтому, на мой взгляд, никаких упреков Богу, по большому счету, здесь нет.
Да и ответ, данный Достоевским в главе о старце Зосиме сильнее, чем может показаться. Ответ дается не только словами, он заключается в самой личности старца и Алеши.
В связи с Легендой о Великом Инквизиторе, важно упомянуть об исторической философии Достоевского. Эту тему поднял в своей работе Леонид Гроссман. Три идеи определились в Европе в середине XIX столетия. Во-первых, католическая идея насильственного единения человечества. Во-вторых, протестантская идея мирового господства во имя возрождения народов духом германской расы. И в-третьих, славянская идея объединения человечества на началах Евангелия.
По мнению писателя, вот уже тысячу лет, как расовые идеи бьются между собой. Все началось в Древнем Риме, где зародилась идея всемирного единения людей. Она-то и стала основой западной цивилизации, превратившись в европейский идеал всемирного единения во Христе. Но эта идея со временем раздвоилась, породив на Востоке славянскую идею единения людей на основе Евангелия, а на Западе - римско-католическую идею новой всемирной монархии во главе с папой.
Западная идея со временем утратила всякую христианскую сущность. Папство изменило христианству, прельстилось на третье диаволово искушение и "продало Христа за земное владение" (2, Т. II, вып. 2, стр. 199). Папа провозгласил себя мировым владыкой. Таким образом, новое папство, это Рим непобежденного Юлиана Отступника.
А дальше случилось то, что на мировую арену выходит Франция, отвергает папство и вырабатывает новую форму для воплощения католической идеи всемирного единения. Эта форма - социализм. Социалисты тоже стремятся насильно соединить людей, на этот раз на основе всеобщего равенства. Эту новую попытку устроить человеческое общество вне Христа Достоевский осуждает не меньше ее идейной предшественницы. В "Дневнике писателя" Федор Михайлович обрекает католическую идею на скорую верную смерть.
Другая идея - это философия Германии. Вся идея сводится к протесту против католичества. Она до такой степени ушла в протест против Рима, что толком не создала своего национального идеала. Поэтому, как только католицизм погибнет, при отсутствии объекта для протеста, появляется опасность, что Германия умрет духовно.
Развязка же битвы идей представлялась писателю так. Рим будет по-прежнему стремиться к мировому господству, чем вызовет грандиозный взрыв. Потеряв союзников в лице царей, папство бросится к пролетариату. Так родится двуглавое чудовище объединенного социализма и капитализма. Германия немедленно поднимется против своего вечного врага, но главную роль в финале сыграет славянство. Объединенный Восток, и новое слово, которое скажет он человечеству. Итак, Достоевский считал католицизм учением антихристианским, но верил в торжество православия, сохранившего во всей чистоте омраченный и искаженный образ Христа на Западе.
Список литературы:
1. Айхенвальд Ю. Силуэты русских писателей. М.: "Республика", 1994.
2. Гроссман Л. Собрание сочинений в 5 томах. М.: "Современные проблемы", 1928.
3. Достоевский Ф.М. Собрание сочинений в 4-х томах. М.: Полиграфресурсы, 1999.
4. Лосский Н. Достоевский и его христианское миропонимание. Нью-Йорк: Издательство им. Чехова, 1953.
5. Померанц Г. Открытость бездне. Этюды о Достоевском. Нью-Йорк, Liberty Publishing House, 1989.
6. Селезнев Ю. Достоевский. М.: Молодая гвардия, 1981.
