Позднее творчество Иосифа Бродского. Сборник "Пейзаж с наводнением"
1. Вступление.
Иосиф Бродский оставил нам большое наследие, однако я ограничусь анализом позднего творчества поэта, а именно его последним поэтическим сборником "Пейзаж с наводнением", законченным в 1996 году.
Но прежде - буквально несколько слов о более ранней поэзии Бродского, необходимых для понимания его позднего творчества.
Не секрет, что XX век стал веком нового понимания поэзии. Поэты ломали привычное понимание ритма, размера, отказывались от ставших приторными рифм. Великий Маяковский создал свой неповторимый стиль и слог, смешивая подчас самые разные размеры, экспериментируя и рифмами, доводя эмоциональный накал стихотворения до едва выносимого.
Разумеется, искал новые пути не только он. Весь серебряный век ткал из старой пряжи новые, невиданные дотоле узоры поэтической ткани.
Казалось, что теперь все уже сказано. Все формы открыты. И вот, в 60-е годы XX века появляется группа молодых поэтов, в легкой руки Анны Андреевны Ахматовой названная "волшебным хором", состоящая из Бродского, Наймана, Бобышева и Рейна, которая зазвучала совершенно по-иному, используя новые приемы и новую дикцию, принципиально отличную от всего того, что делали поэты до них.
Итак, что же принципиально нового появилось в поэтике Иосифа Бродского? Прежде всего, это абсолютное отступление от правила смысловой завершенности каждой строфы, не говоря уже о стихе. Образно говоря, фраза и строчка у поэта находятся в постоянном соревновании за первенство. А если вглядеться внимательнее, то мы увидим, что фраза олицетворяет собой прозу, а строчка - поэзию. То есть, на самом деле спорят между собой поэтическое и прозаическое начало творчества автора.
Бродский так естественно разговаривает с читателем, что просто не замечает конца строфы или стиха. Для него лишь все стихотворение в целом представляет собой вполне оформленную, законченную мысль. Стих же или строфа, выдернутая из контекста, практически не читаема:
Он шел умирать. И не в уличный гул
он, дверь отворивши руками шагнул,
но в глухонемые владения смерти.
Он шел по пространству, лишенному тверди,
он слышал, что время утратило звук.
И образ младенца с сияньем вокруг
пушистого темени, смертной тропою
душа Симеона несла пред собою,
как некий светильник, в ту черную тьму,
в которой дотоле еще никому
дорогу себе озарять не случалось.
Светильник светил, и тропа расширялась.
(Часть речи.)
Этот отрывок из стихотворения "Сретенье" очень наглядно показывает смысловую незаконченность стиха и строфы. Бродский даже не пишет каждый новый стих с большой буквы, поскольку дробление на строфы и строчки в стихотворении имеет не смысловую, но ритмическую нагрузку.
Таким образом, перенос становится наиболее характерной чертой поэзии Бродского потому, что поэт непринужденно разговаривает с читателем и не желает ограничивать свою речь поэтическими условностями. Это почти зарифмованная проза с ярко выраженным ритмом.
Другая особенность стиля автора - это протяженность строки и большой объем его стихотворений. Поэт разворачивает мысль не торопясь, постепенно обрисовывая предмет сразу с нескольких сторон. И в конце стихотворения все, казалось бы, сказанное между прочим, вдруг обретает очень глубокий смысл.
Как известно, ритм - это основная характеристика поэтического произведения. Маяковский писал: "Ритм - это основная сила, основная энергия стиха. Объяснить его нельзя, про него можно сказать только так, как говорится про магнетизм и электричество.. (...) Ритм может быть один во многих стихах, даже во всей работе поэта, и это не делает работу однообразной, так как ритм может быть (...) сложен и трудно оформляем".
Это высказывание, на мой взгляд, применительно и к Бродскому. Во всех его стихах есть ощущение пульсации некоего ритма. Точнее сказать, поэзия Бродского звучит в нескольких ритмических режимах, но все они объединены единой сквозной тональностью.
2. "Пейзаж с наводнением".
Надо сказать, Иосиф Бродский не относится к тем поэтам, которые в конце жизни радикально поменяли вектор своего творчества. С 1965 года, считающегося переломным годом в творчестве поэта, он оставался верен выбранному пути, и можно говорить только об усилении тех или иных тенденций, зародившихся значительно раньше.
Бродский определяет себя как "человека частного и частность эту всю жизнь какой-то общественной роли предпочитавшего". Для него лучше быть "последним неудачником в демократии, чем мучеником или властителем дум в деспотии…" (1, стр. 417). Обособление - одна из характерных черт поэзии Бродского. И с годами эта черта только усилилась:
Тем не менее я
существую, и мне,
искренне говоря,
в результате вполне
единственного бытия
дороже всего моря. ("Тритон", стр. 149)
Вероятно, поэтому ему особенно близка американская поэзия. По его же словам, это, по существу, непрерывная проповедь человеческой автономии. "Ощущение того, что человек всегда сам по себе, в чистом, так сказать, виде. И от него, человека этого, зависит, сопротивляется он или нет. Это литература индивидуальной ответственности" (1, стр. 617).
Вообще, Иосиф Бродский считал, что в поэзии необходим рациональный подход к материалу или к тому, что происходило на самом деле. А жалобы и эмоциональные реакции (то, что он называл скулежом и самооплакиванием) , - не любил.
Как раз у Мандельштама "скулежа" мы не найдем. Это было одной из ряда причин, по которым Бродский так высоко ценил его творчество. Надо сказать, что и в мировоззрении Бродского много параллелей с поэзией Мандельштама. Это очень заметно и по позднему творчеству Бродского.
Напомню, что в 1915 году Мандельштам осознал свою концепцию времени, как идею вечного возвращения. В его стихах концепция вечного возвращения реализуется в античной теме.
Мандельштам писал: "Часто приходится слышать: это хорошо, но это вчерашний день. А я говорю: вчерашний день еще не родился. Его еще не было по-настоящему. Я хочу снова Овидия, Пушкина, Катулла, и меня не удовлетворяет исторический Пушкин, Овидий, Катулл... Серебряная труба Катулла мучит меня сильнее, чем близкие голоса.
Мандельштам уверен, что то, что было в прошлом, ждет нас в будущем. Прошлое тем и ценно, что оно же и есть будущее.
Сравним позицию Мандельштама с рассуждениями Бродского о поэзии: "Когда я пишу, я хочу сделать так, чтобы они в семнадцатом веке могли - каким-то чудом - прочесть и понять это. Ты имеешь аудиторию не только в настоящем и последующем - ты имеешь ее в прошлом" (1, стр. 637). "Для всех лишенных возможности физического присутствия ты пока еще здесь. Поэт, пишущий сегодня, пишет, даже помимо воли, для античности, для семнадцатого века" (1, стр. 638). Мне кажется, что взгляд на время у поэтов сильно перекликается. А для Бродского вообще очень характерно порассуждать о том, что прошлое есть будущее, а будущее и настоящее - суть прошлое.
Там, где прошлое плюс
будущее вдвоем
бьют баклуши, творя
настоящее, вкус
диктует массам объем.
И отсюда - моря. ("Тритон")
Или
Вчера наступило завтра, в три часа пополудни.
Сегодня уже "никогда", будущее вообще.
То, чего больше нет, предпочитает будни
С отсыревшей газетой и без яйца в борще. (Из Альберта Эйнштейна).
Античные образы и герои бесконечно часто встречаются у Бродского. У него мы найдем и треск цикад, столь характерных для античного стиха, и даже знаменитого овидиевого петуха, которого на самом деле у Овидия не было, но Мандельштам его там поместил в виде символа:
Кто может знать при слове "расставанье",
Какая нам разлука предстоит,
Что нам сулит петушье восклицанье,
Когда огонь в акрополе горит,
И на заре какой-то новой жизни,
Когда в сенях лениво вол жует,
Зачем петух, глашатай новой жизни,
На городской стене крылами бьет?
Теперь сравним эти стихи со стихотворением Бродского "Посвящается Чехову":
И хор цикад нарастает по мере того, как число
Звезд в саду увеличивается, и кажется ихним голосом.
Что - если в самом деле? "Куда меня занесло?" -
Думает Эрлих, возясь в дощатом сартире с поясом.
До станции тридцать верст; где-то петух поет.
Для Бродского два важнейших понятия - это время и язык. В беседе с Рейном он рассказал о том, что "много, довольно много лет назад, я полагаю, около десяти или пятнадцати, я прочел по-английски где-то в античной антологии коротенькое стихотворение какого-то грека Леонида. "В течение своей жизни старайся имитировать время, не повышай голоса, не выходи из себя. Ежели, впрочем, тебе не удастся выполнить это предписание, не огорчайся, потому что, когда ты ляжешь в землю и замолчишь, ты будешь напоминать собой время". Мне кажется, что стишок должен напоминать собой то, чем он пользуется. А именно время… (1, стр.643)
Кроме того, Бродский признает над собой власть языка: "…поэт всегда знает, …что не язык является его инструментом, а он - средством языка к продолжению своего существования. Язык же - даже если представить его как некое одушевленное существо, к этическому выбору не способен" (1, стр. 425). Поэтому, он считает, что эстетика - мать этики. Что понятия "хорошо" и "плохо" - понятия прежде всего эстетические, предваряющие категории добра и зла. Вот почему С. Лурье писал о творчестве Бродского: "Оказывается, что все эти средства - эта бесконечная искусность, умение создать ощущение того, что стихи творятся сейчас, на наших глазах, параллельно движению взгляда, вся эта утонченная духовность и огромная энергия тратятся на то, чтобы доказать нам, что ни нас, ни автора этих стихов на самом деле не существует" (5, стр. 120).
И все же, какие черты поэзии Иосифа Бродского стали еще более выпуклыми в конце его творческого пути?
Во-первых, в мире чувств лирического героя по-прежнему властвует сухая точная геометрия. Обобщение душевных движений в абстрактных логических понятиях:
…Коснуться тебя - коснуться
астрономической суммы клеток,
цена которой всегда - судьба,
но которой лишь нежность пропорциональна. ("Вертумн")
Отношение к природе также очень сдержанное и отстраненное:
Жизнь без нас, дорогая, мыслима - для чего и
существуют пейзажи, бар, холмы, кучевое
облако в чистом небе над полем того сраженья,
где статуи стынут, празднуя победу телосложенья. (стр. 45)
Во-вторых, зрение наведено на резкость. Взгляд задерживается на окружающих предметах. Вещи разделены твердыми очертаниями. Светотень и перспектива тщательно проработаны. Часто начало стихотворения представляет собой театральную ремарку. Декорация готова, сейчас актер заговорит. Обстоятельства места безразличны. Сами по себе не возбуждают ни удивления, ни радости.
На заднем плане - пальмы,
Точно всклокоченные трамонтаной
Китайские иероглифы, и кипарисы,
Как египетские обелиски.
Полдень; дряхлая балюстрада; ("Вертумн")
Диана Мышалова заметила, что Бродский создал новый принцип построения метафоры. Метафора Бродского основана на не только зрительном сходстве; за живописным образом - смысловая подсветка. Образ создается из сочетания нескольких явлений, которые поэт сопоставляет на основе зрительного и смыслового сходства. Иногда уподобление происходит только по смыслу.
Интересно, что для Бродского мир невещественных, чувственно не ощутимых явлений более реален, чем окружающий мир:
Наряду с отопленьем, в каждом доме
Существует система отсутствия. Спрятанные в стене,
Ее беззвучные батареи
Наводняют жилье неразбавленной пустотой
Круглый год, независимо от погоды,
Работая, видимо, от сети
На сырье, поставляемом смертью, арестом или
Просто ревностью. (стр. 101)
Стихи Бродского представляют собой размышления, облеченные в поэтическую форму, когда подчас поэт сокращает фразу до одного слова, опуская логические связки:
…Когда человек один,
он в будущем. Ибо оно способно
обойтись, в свою очередь, без сверхзвуковых вещей,
обтекаемой формы, свергнутого тирана,
рухнувшей статуи. Когда человек несчастен,
он в будущем. (стр. 61)
Порядок слов в русском языке свободный, и Бродский этим активно пользуется:
И как-то тянет все чаще прикладывать носовой
К органу зрения, занятому листвой,
Принимая на свой
счет возникающий в ней пробел,
глаголы в прошедшем времени, букву "л",
арию, что пропел
Голос кукушки. (стр. 40)
Поэт всегда чувствовал мимолетность бытия. Относительность жизни. Но в последний период его творчества в стихах появилось и предчувствие смерти:
Век скоро кончится, но раньше кончусь я.
Это, боюсь не вопрос чутья.
Скорей - влиянье небытия
На бытие… (стр. 39)
или
… Меня упрекали во всем, окромя погоды,
И сам я грозил себе часто суровой мздой.
Но скоро, как говорят, я сниму погоны
И стану просто одной звездой. (стр. 220).
Любимые слова: пейзаж, перспектива, циферблат, занавес, мрамор, зрачок, звезда, угол, геометрия, поверхность, статуя, тиран, - поэт активно использует и в стихах 90-х годов.
Когда самого Бродского спросили, в чем он видит перемены в его творчестве последнего времени, он ответил: "Единственные перемены, о которых я мог бы говорить всерьез, - перемены метрического характера… Сейчас, полагаю, у меня больше дольника, нежели ямба, хорея или анапеста. Стих теперь скорее интонационный. То есть он держится уже не на динамике, заданной размером, но скорее на интонации как таковой, на некой каденции не слишком настырной речи. Хотя время от времени приятно вернуться к традиционным метрам - хотя бы для того, чтобы придать им глуховатость, нейтральность тона, обретенную в дольнике и столь естественную теперь для моего слуха, как, впрочем, и сознания. Чем монотоннее, глуше оно звучит, тем более, по-моему, оно похоже на правду. С годами все это становится сложнее и сложнее; но хотя бы метрически надо говорить о себе в стихе правду". (Интервью, стр. 620-621)
Список литературы:
1. Бродский И. Большая книга интервью. М.: Захаров, 2000.
2. Бродский И. Пейзаж с наводнением. С.-Пб., Пушкинский фонд, 2000.
3. Мышалова Д. Очерки по литературе русского зарубежья. Новосибирск: "Наука", 1995.
4. Русское зарубежье в год тысячелетия крещения Руси. М.: "Столица", 1991.
5. Синтаксис. 1988, № 23.
