ФИЛОСОФСКАЯ ЛИРИКА Е.А. БАРАТЫНСКОГО.
Мини-пьеса.
Действующие лица:
Петр Иванович Куприянов, лектор.
Слушатели:
Студент.
Бойкая девушка.
Задумчивый юноша.
Глуховатая старушка.
Пожилая женщина.
Небольшая аудитория Политехнического института. Слушатели громко переговариваются в ожидании лектора. Входит Петр Иванович Куприянов, энергично кивает присутствующим и на ходу достает книги и записи. Зал затихает.
Петр Иванович: Друзья мои, садитесь поближе, вы же не на уроке, честное слово... Сегодня я решил немного изменить привычный ход лекции. Поскольку вы сами в прошлый раз выразили желание поговорить о Евгении Баратынском, я полагаю, что вы достаточно знакомы с его творчеством, чтобы мы могли вести диалог. (Одобрительный шум). Вот и хорошо. Я готов ответить на любые ваши вопросы. Прошу вас. (Тишина и неловкое ерзанье слушателей повисают в воздухе). Ну, смелее. Да, слушаю вас.
Студент: Петр Иванович, почему так случилось, что я - обычный человек из нормальной школы - в школе ни слова не слышал о существовании такого поэта, как Баратынский?
Петр Иванович: Чему удивляться?... Не скрою, я тоже узнал о Баратынском в довольно зрелом возрасте. Дело в том, что в советское время литературная жизнь проходила преимущественно под знаком пушкинистики. И, покинув стены школы, мы получали представление, правда весьма поверхностное, о творчестве таких классиков русской литературы, как Пушкин, Лермонтов, Гоголь. Имя же Евгения Баратынского многие годы оставалось для простых читателей мало известным. В самом деле, зачем было читать и знать современников Пушкина, если мы читали самого Пушкина - лучшего из своих современников? Кстати, а как вы пришли к творчеству Баратынского, если не секрет?
Студент (несколько смущенно): ...Да я тут на досуге прочитал интервью... этого... м-м-м-м... Волкова! - с Иосифом Бродским, и вдруг понял, что Пушкин далеко не исчерпывает поэзию XIX века.
Петр Иванович: Да, великий Пушкин - это одна, пусть самая яркая, но всего лишь одна из граней того поэтического многоцветия, которым представлен XIX век. И одним из интереснейших поэтов-мыслителей своего времени был именно Баратынский. Вы что-то хотите спросить?
Пожилая женщина: Да. Я читала, что Баратынский в молодости был невероятно популярен. Почему же потом он был предан забвению?! Что, собственно, произошло?
Петр Иванович: Видите ли, это достаточно распространенная ситуация в литературе. Поэт популярен тогда, когда его понимает и принимает широкий круг читателей, когда поэт пишет о своих чувствах так, что читатели видят в них свои собственные переживания. Но, по мере зрелости, у Баратынского оставалось все меньше и меньше почитателей. Вот, что писал он Пушкину по этому поводу (Петр Иванович надевает очки и долго листает свои записи) Ага... Вот, послушайте: "Я думаю, что у нас в России поэт только в первых незрелых своих опытах может надеяться на большой успех. За него все молодые люди, находящие в нем почти все свои мысли, облеченные в блистательные краски. Поэт развивается, пишет с большою обдуманностью, с большим глубокомыслием: он скучен офицерам, а бригадиры с ним не мирятся, потому что стихи его все-таки не проза".
Впрочем, поздние произведения большинства поэтов, будь то "Поэма без героя" Ахматовой, "Крысолов" Цветаевой, поздний Бродский, - также остались непонятыми современниками. Истинный творец к концу жизненного пути проникает в такие глубины духа, что неподготовленный читатель не в силах воспринять и оценить всю глубину и гармонию его произведений. Так было и будет. Еще вопросы?
Бойкая девушка: Пока нет. Вы нам начните рассказывать, а мы, если что будет непонятно, спросим.
Петр Иванович: Что же... Должен вам сказать, что сегодня мы соприкоснемся с творчеством настоящего поэта и неординарного мыслителя. Кстати, поэт и мыслитель в одном лице - это редкое и счастливое сочетание. Даже Пушкин писал о бедности мысли в поэзии. Вот, например... (Петр Иванович шумно высморкался и вновь зашуршал своими записями) : "... в них (в стихах) не мешало бы нашим поэтам иметь сумму идей гораздо позначительнее, чем у них обыкновенно водится. С воспоминаниями о протекшей юности литература наша далеко вперед не продвинется". Каково?! (Он довольно крякнул).
Действительно, в поэзии восхищение чаще всего вызывала сама форма, изящный и образный язык. Точность и идейная новизна считалась обязательной прежде всего для прозы. Но Баратынский (Петр Иванович сделал паузу и обвел многозначительным взглядом притихшую аудиторию) - это поэт, для которого содержание стоит на первом месте. У вас вопрос?
Студент: Да. Скажите, пожалуйста, почему в соответствующей литературе так мало внимания уделяется биографии поэта? Неужели в его жизни не было ничего выдающегося?
Петр Иванович: Следовало бы, наверное, сказать о том, каким человеком был Баратынский в жизни, чем занимался, в какой среде жил, кого любил. Но к чему говорить об этом, если внешняя, видимая сторона жизни поэта практически не отразилась на его творчестве. Евгений Баратынский обожал свою жену, нежнейшие чувства к ней безгранично владели им в жизни. Но... в качестве темы для стихов эта привязанность была ему мало интересна. То же можно сказать и о тесной преданной дружбе Баратынского с Дельвигом, Кюхельбекером, и особенно с Киреевским, не нашедшей яркого отражения в лирике поэта.
Словом, почему-то Баратынскому хотелось, как выразился Плетнев, влиться "в общую форму с жизнью и отношениями всех". Личная жизнь поэта осталась, так скаать, ларчиком за семью замками. И не потому, что он делал из нее тайну. Нет. Просто для Баратынского-поэта внешняя сторона жизни была малоинтересной.
Студент: Что же, о его жизни вообще ничего не известно?
Петр Иванович: Ну почему же ничего... Евгений Баратынский был вполне счастливым человеком и, действительно, не понимал, зачем описывать свой быт. Иногда он делал это только в частных письмах. Вот, например, в письме к Киреевскому поэт пишет: "Вот тебе рама нашего существования. Вставь в нее верховую езду, разговоры, вставь в нее то, чему нет имени: это общее чувство, этот итог всех наших впечатлений, который заставляет проснуться весело, гулять весело, эту благодать семейного счастья".
Бойкая девушка: Не понимаю, как это жизнь, нормальная человеческая жизнь может быть для человека неважной? Это же абсурд! Да! Абсурд и эгоизм! Женщина отдает ему лучшие годы своей жизни, и дети, наверное, были, а для него, значит, это не важно! Что же тогда для него имело значение?
Петр Иванович: Вы не так поняли. Конечно, он любил и жену, и друзей, но его духовная жизнь сосредоточилась не на этом. Постоянная внутренняя работа мысли, вот что занимало поэта. Пренебрегая личными обстоятельствами своей жизни, он абсолютно обнажил глубины своей мысли. Причем в лирическом самораскрытии для него не существовало никаких ограничений.
Глуховатая старушка: Простите, что он обнажил?..
Петр Иванович (сбитый с толку): Вы что-то сказали?...
Глуховатая старушка: Ну, вы сказали, что для поэта не было ограничений в обнажении.. а вот чего, я не расслышала... Извините, я записываю...
Петр Иванович: Ну, как чего - мысли, конечно. Баратынский не боялся идти к читателю со своей безнадежностью, сомнениями, догадками. Кто знает, возможно, как раз это и оттолкнуло от него широкую массу первоначальных поклонников, но, на мой взгляд, немногочисленность сторонников таланта художника зачастую есть признак его глубины и мастерства.
Пожилая женщина: Скажите, но он же не мог быть равнодушен к благородным идеям декабристов?! Даже великий Пушкин...
Петр Иванович: Представьте себе, мог. Баратынского не волновали идеи декабристов. И хотя он был дружен с многими декабристами, сама политическая борьба не привлекала его. И это вполне объяснимо. Ведь политика - всего лишь внешняя, искусственная сторона жизни, которая для поэта была лишь малозначащим фоном для внутренней, духовной работы.
Задумчивый юноша: Объясните, пожалуйста, что вы имеете в виду, когда говорите, что Баратынский впервые снял ограничения с поэтического самовыражения? В чем же выражались эти самоограничения?
Петр Иванович: Если бы вы регулярно посещали мои лекции, вы бы поняли, о чем я говорю... Дело все в том, что до Баратынского было не принято слишком уж откровененничать с читателем. Батюшков шел к читателю с идеалом и верой. Пушкин тоже ограничивал откровенность своей мысли. Вспомним "Домик в Коломне" ( Петр Иванович полуприкрыл веки и стал монотонно читать, слегка раскачиваясь из стороны в сторону):
Тогда блажен, кто крепко словом правит
И держит мысль на привязи свою,
Кто в сердце усыпляет или давит
Мгновенно прошипевшую змею;
Баратынский же отбросил все ограничения, открыв новые горизонты поэтического самовыражения. Замечательно, что в его поэтических размышлениях собственная персона не является центральной точкой, вокруг которой вращается вселенная. Баратынский не сконцентрирован на переживаниях личностного характера. То, о чем он говорит, присуще всем и одинаково важно для всех.
Глуховатая старушка: Молодой человек, скажите, пожалуйста, какие периоды творчества Баратынского принято выделять? Только, прошу вас, говорите помедленнее, я записываю...
Петр Иванович: Исследователи творчества Баратынского традиционно разделяют его на раннее и позднее. Впрочем, это можно сказать о творчестве любого развивающегося художника. Было бы странно, согласитесь, если бы всю жизнь творчество поэта было ровным и не видоизменялось.
На мой взгляд, развитие поэта протекало все же в едином русле. Его творчество пропитано единым духом, единой атмосферой. Поэтому я не стану сравнивать ранний и поздний периоды творчества поэта, поскольку они не противоречат друг другу, а постараюсь проследить последовательную динамику его поэтического и мировоззренческого развития.
Глуховатая старушка: Ну, хотя бы периодизацию вы могли бы нам дать? Не понимаю, как можно читать лекцию о творчестве поэта, не давая периодизации...
Петр Иванович: Философская лирика поэта зарождалась уже в 1820-х годах. Баратынский в своих ранних элегиях постоянно противопоставляет жизнь с ее кратковременными волнениями, надеждами и страстями и вечный покой. Стоит ли отдаваться земным надеждам и радостям, если всему этому вскоре наступит конец? Поэт не дает однозначного ответа. В стихотворении "Две доли" мы слышим призыв (начинает читать, запрокинув голову):
Гоните прочь их рой прельстительный;
Так! Доживайте жизнь в тиши
И берегите хлад спасительный
Своей бездейственной души.
И совсем по-другому автор смотрит на жизнь в стихотворении "Истина". Бесстрастная Истина предлагает поэту, понимающему иллюзорность земных прелестей и страстей, научить его "отрадному бесстрастью":
...Я бытия все прелести разрушу,
Но ум наставлю твой;
Я оболью суровым хладом душу,
Но дам душе покой.
Однако поэт отказывается освободиться от жара сердца и тщетных надежд, даже понимая их мимолетность. Истина, по его мнению, несет в себе могильный хлад, а человек, принявший ее и отрекшийся от жизни, по сути становится мертвецом. Лирический герой предпочитает оставаться в плену сладких иллюзий, нежели в расцвете сил принять /...светильник погребальный Всех радостей земных/.
Студент: Если я вас правильно понял, Петр Иванович, Баратынский сам не знает, чего хочет! То истина - это "хлад спасительный" и ее надо беречь, то, видите ли, это уже "светильник погребальный". Его не поймешь. К чему он все же призывает?
Петр Иванович: Прежде всего давайте договоримся, что не будем судить о творчестве в целом, или о поэте как о человеке по его отдельным стихотворениям. Это неграмотный подход. Нужно усвоить, что лирические состояния поэта меняются, и он может рядом написать противоположные вещи. Лишь из творчества в целом вырисовывается характер лирического героя.
Студент: Это понятно. И все же, раз уж мы говорим о философии поэта, нужно же представлять, что поэт думает о... бренности жизни, например. Из того, что вы прочитали, я не понял его позиции...
Петр Иванович: Вообщем, вы правы. Баратынский колеблется и находит компромисс в том, что просит Истину посетить его перед смертью, когда жизнь все равно уже не обещает ничего, кроме гробовой доски (Читает торжественным голосом под тихие всхлипывания Глуховатой старушки. Все сочувственно смотрят на нее):
"...Явись тогда! раскрой тогда мне очи,
Мой разум просвети,
Чтоб, жизнь презрев, я мог в обитель ночи
Безропотно сойти".
Та же мысль звучит и в стихотворении "Череп" (после написания которого с легкой руки Пушкина Баратынского стали называть "русским Гамлетом") (Во время чтения Глуховатая старушка всхлипывает уже громче):
Природных чувств мудрец не заглушит
И от гробов ответа не получит;
Пусть радости живущим жизнь дарит,
А смерть сама их умереть научит.
Глуховатая старушка: Петр Иванович, позвольте удалиться. Не хочется мне два часа слушать про гробы и черепа, вы уж меня извините. К сожалению, для меня это становится день ото дня все актуальнее... Какая у нас следующая лекция?
Петр Иванович (растерянно): Любовная лирика Некрасова...
Глуховатая старушка: Вот это другое дело. Всего хорошего.
Петр Иванович: До свидания... (После некоторой паузы) Ну, вернемся к нашим баранам... Кстати, кто мне скажет, откуда эта фраза? Рабле надо читать, дорогие мои... Ну ладно...
Вообщем, получается, что автор не желает отказываться от радостей земных при жизни, поскольку жизнь человеку дана уже такой, какая она есть, и убивать чувства и надежды в живом теле противоестественно. Поэтому поэт не зовет смерть, но и не страшится ее, поскольку видит в лице смерти скорее избавление, смирение "буйство бытия", чем вечный могильный мрак (читает с выражением):
О дочь верховного эфира!
О светозарная краса!
В руке твоей олива мира,
А не губящая коса.
Студент (Бойкой девушке): Думаю, что Изольда Павловна ушла во время...
Петр Иванович: Однако, исследуя творчество Баратынского, нужно всегда помнить о противоречивости его суждений, особенно в ранних стихотворениях. Только что я сказал, что поэт не боится смерти, прославляет ее как избавительницу, и тут же могу привести пример, где он уже иначе смотрит на смерть. В стихотворении "Из А. Шенье" сначала Баратынский прославляет смерть:
Гляжу с отрадою на близкую могилу,
Приветствую ее, покой ее люблю,
И цепи отряхнуть я сам себя молю.
Но это - скорее философствование. Настоящее признание мы видим дальше:
Но вскоре мнимая решимость позабыта,
И томной слабости душа моя открыта:
Страшна могила мне;
Пожилая женщина: Вполне естественно, кто ж ее не боится, смерти-то?... Один из философов утверждал, что все, что делает человек, он делает лишь с одной целью - не думать о неотвратимости смерти.
Задумчивый юноша: Я полагаю, что это может быть верно для людей неверующих. Скажите, Петр Иванович, верит ли в загробный мир автор? Почему его так тяготит знание о бренности всего земного? Не потому ли, что он не уверен в том, что после смерти человека ждет вечность?
Петр Иванович: Очень хороший вопрос. Баратынский, действительно, не уверен, что нас ждет "лучший край и лучший мир". В стихотворении "Княгине З.А. Волконской" поэт надеется, что покойнице "открыты небеса, Что лучший мир ей уготован, что славой вечною светло Там заблестит ее чело", но при этом констатирует:
Но скорбный дух не уврачеван,
Душе стесненной тяжело,
И неутешно мы рыдаем.
Хочу вам по этому поводу процитировать Айхенвальда (Читает в полной тишине): "Между смирением и протестом, между верой и отрицанием, не горя и не сжигая, без мученичества веры, без мученичества безверия блуждает Баратынский. Именно это и не сделало его великим."
Баратынский сначала ставит вопрос о смерти, как утешительнице и освободительнице от всех пут земных, но за его рассуждениями нет света, нет надежды - только могильный покой, скорее пугающий, чем утешающий. В них нет веры в жизнь вечную, и потому он не может себя уговорить, как не пытается, что смерть - это благо.
Задумчивый юноша: То есть поэт был неверующим?
Петр Иванович: Ну, я бы не стал заявлять так категорично, хотя духовный центр его жизни коренится не в религии несмотря на то, что Баратынский и понимает всю жгучесть ее проблем. Скорее он был недостаточно верующим. Это хорошо видно в стихотворении "Отрывок". В нем поэт развивает мысль о смерти как переходе в мир иной, но не очень уверенно.
Бойкая девушка: А о чем это стихотворение? Прочтите нам.
Петр Иванович: Целиком его читать у нас нет времени, а вкратце рассказать содержание я могу. В этом стихотворении двое влюбленных в расцвете лет сидят "под липою густою", они счастливы до того момента, пока девушке не приходит в голову мысль о том, что для нее было бы тяжело пережить возлюбленного. Ее мимолетная мысль застревает в сознании ее возлюбленного, разрастается, и он уже не может наслаждаться жизнью как раньше, его угнетает мысль о неотвратимости смерти. Ее вера сильнее, и потому мысль о смерти ее не смущает:
Что же, милый?
Есть бытие и за могилой,
Нам обещал его Творец.
Спокойны будем: нет сомненья,
Мы в жизнь другую перейдем...
И Он постепенно проникается ее убежденностью, первоначальные сомнения рассеиваются:
Ужели творческая сила
Лукавым светом бытия
Мне ужас гроба озарила,
И только?... Нет, не верю я.
Бойкая девушка: Но ведь в конце стихотворения лирический герой ясно говорит, что не верит в окончательную смерть. Почему же вы считаете, что автор был недостаточно верующим человеком?
Петр Иванович: Нет, до конца Баратынский в существование иной жизни не верил, в его стихах почти всегда присутствует это сомневающееся словечко "если": / И если загробная жизнь нам дана.../ ,- пишет он в посвящении Гете. Если загробная жизнь нам дана, то душа соединится с Богом, а если нет... Эту тему поэт никогда не развивал, но слово "если" подразумевает и иную возможность. Словом, вопрос о бессмертии души поэт оставляет открытым. Ему не хватает духа сказать ни нет, ни да.
Студент: А, может, наоборот, поэту хватает мудрости не выносить окончательных вердиктов вопросам бытия... Тем более, что точно об этом никто ничего не знает...
Петр Иванович: Вы рассуждаете как атеист. У человека верующего же, напротив, нет никаких сомнений относительно бытия. Для верующего человека дух сомнения - это Демон, заставляющий нас забыть слова Иисуса Христа, обращенные к Иуде: "Открой сердце свое, а не ум". Простите, я цитирую по памяти.
Вообще вы затронули интересную тему... Ведь образ демона поэт никогда не романтизировал. Семенко совершенно верно заметил, что для Баратынского это не дух протеста, но дух зла, "чадный демон", которого поэт отгоняет от себя канонической богослужебной формулой - "отыди"..., поскольку именно он
...Человека подчинил
Желаньям немощи, страстям и разрушенью...
Бойкая девушка: Отношение Баратынского к желаниям, страсти мы уже поняли, - все это саморазрушение... А как на счет простого человеческого счастья? Тоже саморазрушение?!
Петр Иванович: Вы знаете, поэт, действительно, много размышлял о возможности счастья. Он считал, что человек, знающий Истину и принимающий ее не может быть счастлив, поскольку счастье в его трактовке - это богатство жизни, "живость детских чувств". В счастье может верить только "слепая душа", ибо оно иллюзорно. Довольно мрачная картина, не правда ли? И это при том, что поэт очень любил свою жену, жил в достатке и в том, что принято называть счастьем.
То, что Баратынский ясно видит истинное положение вещей, постоянно размышляет над бренностью жизни, делает его дух "болящим", не способным к забвению, а значит, к счастью.
Студент: То есть умный, мыслящий человек обречен на вечное несчастье?
Петр Иванович: Не совсем так. "Больную" истиной душу можно излечить от уныния и скорби, правда, странным образом. Баратынский считал, что душа выздоравливает, когда не думает, а не думает она, когда ее переполняют чувства. Таким образом, любимая женщина может успокоить ноющие раны прозревшей души. Об этом поэт пишет в стихотворении "Она" (читает очень выразительно):
Когда ты с ней, мечты твоей неясной
Неясною владычицей она:
Не мыслишь ты - и только лишь прекрасной
Присутствием душа твоя полна.
Автор словно продолжает известное высказывание Рене Декарта "Я мыслю, значит я существую" своим "Я не мыслю, значит я счастлив".
Бойкая девушка: Может быть поэт снова вступает с собой в противоречие и говорит не о любви, а о страсти? Ведь человека переполняют чувства и он теряет голову в порыве страсти. А любовь - это что-то нежное, но спокойное.
Петр Иванович: Нет, прошу заметить, что Баратынский пишет именно о любви, как о спасительнице больной души. Именно о любви, а не о пылкой страсти. И подтверждением тому - такие строки:
Пресытясь буйным наслажденьем,
Пресытясь ласками цирцей,
Шепчу я часто с умиленьем
В тоске задумчивой моей:
Нельзя ль найти любви надежной?
Нельзя ль найти подруги нежной,
С кем мог бы в счастливой глуши
Прелаться неге безмятежной
И чистым радостям души;
Пожилая женщина ( эмоционально): Конечно, вам, молодым, еще не понять, что страсть - это мгновение, вспышка, от которой остаются одни лишь обугленные руины, любовь же - это совсем другое. Это неиссякаемый родник, вода которого год от года становится только чище...
Бойкая девушка (уставшим голосом): Все это очень поэтично, но вы сами-то верите в такую любовь? Вы ее видели?
Пожилая женщина: Кто-то из великих сказал, что любовь - это чувство о котором все говорят, но мало кто видел. Что касается меня, то я ее видела, и я в нее верю.
Петр Иванович: Простите, что прерываю вас. Сегодня мы говорим о Баратынском, и, думаю, всем будет интересно узнать, что же он думал о любви.
Бойкая девушка: Вы уже сказали, что он о ней мечтал.
Петр Иванович: Не все так просто. Лирический герой Баратынского мечтает о надежной любви, но это всего лишь мечты, поскольку любовь для него - это тоже иллюзия.
Бойкая девушка: Как? И любовь - тоже иллюзия? Ну вот, о чем я и говорю!
Петр Иванович: Нет, вы говорите о другом. Вы считаете, что люди не способны любить, а для поэта сама любовь является иллюзией потому, что для него и человеческая жизнь, и все переживания - все иллюзия, сон, мираж... Мы не найдем в его стихах обид, обвинений, ревности, трагедии, страсти. Вспомните стихотворение "Разуверение". Ведь в нем лирический герой выражает недоверие не к своей возлюбленной, а к самой любви вообще, называя ее сновидением. А если так, то "любовные мечтания" неизменно проходят, оставляя в сердце спокойствие и равнодушие.
Пожилая женщина ( в сердцах) : Да как же он жил с такими представлениями о жизни?! Думаю, в глубине души он был очень несчастен...
Петр Иванович (Не обращая внимание на слова Пожилой женщины) : Рассмотрим одну из лучших элегий молодого Баратынского - "Признание". Это стихотворение было очень высоко оценено современниками. Пушкин назвал его "совершенством" и собирался после него "никогда не печатать своих элегий".
Итак, в этом стихотворении поэт признается когда-то любимой женщине, что его воспоминания об их любви "безжизненны", и не потому, что он разлюбил, а потому, что прошлое иллюзорно, его больше нет. И особенно ярко это видно на противопоставлении мертвых, уже почти нереальных воспоминаний о былой любви с вполне конкретным, практически осязаемым будущим браком с нелюбимой женщиной, который пока всего лишь плод воображения лирического героя. Этот эффект достигается зарисовкой поэтом конкретных картин будущего:
Подругу, без любви - кто знает? - изберу я.
На брак обдуманный я руку ей подам
И в храме стану рядом с нею...
Столь традиционные в элегии мечты о новой любви, об утешении, о "подруге нежной" заменены строгим предвиденьем:
И весть к тебе придет, но не завидуй нам:
Обмена тайных дум не будет между нами,
Душевным прихотям мы воли не дадим,
Мы не сердца под брачными венцами
Мы жребии свои соединим."
Студент: На мой взгляд, любовные элегии Баратынского не выходят за рамки его представления о бренности всего земного. Было бы странно, если бы он в своей картине мира сделал для какого-то чувства исключение...
Петр Иванович ( интригующе): Неожиданно в 1827 году поэт пишет стихотворение "Последняя смерть". Оно совершенно непохоже на все, что поэт создавал до тех пор. Меня заинтересовала эта неожиданная перемена образного ряда поэта, и я решил выяснить, с чем связана эта перемена.
Оказалось, что 1827 год был переломным в творчестве поэта. Он заинтересовался натурфилософией и особенно идеями гармонической уравновешенности всех частей природы и гармонического единства природы и человеческой души. В его творчестве появилась важная проблема взаимоотношения человека и мироздания, а также осмысление противоположности человека "первобытного" и "цивилизованного". Стихотворение "Последняя смерть" и есть плод размышлений над этими проблемами. В нем поэт прозревает картины грядущего, порой даже удивительно, до какой степени точно.
Бойкая девушка: А что он предсказал?
Петр Иванович: Появление самолетов, например, искусственных островов... Но даже не это главное. Баратынский уже тогда предвидел то, что мы сейчас называем экологической проблемой, которая является плодом разобщения человека и природы.
Вообще одна из основных проблем этого стихотворения - разобщение человека и природы. Человек забыл, что он - всего лишь часть великого живого организма, возомнив себя ее венцом творения, которому позволено все. Человек подчинил стихии, создал искусственные острова, самолеты, не задумываясь над тем, что плоды его разума противоречат законам природной стихии. Человек "победил" природу и вознесся над нею, занимаясь лишь насущным и полезным.
Студент: Так разве это плохо? Что, было бы лучше, если бы мы жили в каменном веке, спали в шалашах и охотились с помощью каменных топоров?
Бойкая девушка (игриво глядя на Студента): А что, по-моему очень даже романтично - шалаши, каменные топоры...
Петр Иванович: Послушайте, я не собираюсь вступать с вами в полемику, хотя у меня и есть давно сложившееся мнение на этот счет. Сейчас же нас интересует мнение поэта. Так вот. Сначала и поэта восхищают перемены жизни на земле:
Вот, мыслил я, прельщенный дивным веком,
Вот разума великолепный пир!
Врагам его и в стыд и в поученье,
Вот до чего достигло просвещенье!
Но шло время, и следующая картина перечеркнула все восторги автора. Чем притягательнее утопия, тем страшнее ее гибель.
Теперь, живя в "обилье дольных благ", человек перестал думать о земной жизни, погрузившись в мир мечтаний и интеллектуальных лабиринтов, практически потеряв телесную природу. Люди потеряли интерес к реальной жизни, браки их стали бесцветны и бесплодны. Мне это напоминает сегодняшний виртуальный компьютерный мир, который, к сожалению, для многих людей становится более реальным, чем существующий в действительности.
Пожилая женщина (оживляясь): Это точно, я читала в газете, кажется, в "Комсомолке", что компьютерные игры превращают наших детей в зомби! А кланирование, - разве это не проблема?!
Петр Иванович: Совершенно верно. И все это - результат отмежевания от природы. В стихотворении "Последняя смерть" люди вымерли, как мамонты, потеряв интерес к жизни, а солнечные лучи продолжают животворить природу, пробиваясь сквозь дым синего тумана. Но в этой картине нет ничего прекрасного, умиротворяющего. Как верно заметил Айхенвальд, "Он (в смысле Баратынский) не понимает мира без человека...и первый рассматривает в связи с последним... Зачем нужна незаселенная вселенная?"
Пожилая женщина: Интересно, современники автора поняли его прозрение? Как оценили это стихотворение?
Петр Иванович: Оно повергло в недоумение многих современников поэта. Разве не провозглашали многие мудрецы во все времена, что человек, освобожденный от насущных проблем, сможет впервые реализоваться, как человек, мыслитель, художник?... Разве не тогда человек достигает расцвета своей творческой сущности, когда ему не надо заботиться о хлебе насущном?.. Баратынский отвечает однозначно: нет, не тогда.
Студент (примирительно): Извините, я хочу напомнить тем, кто читал Кима, его книгу "Белка", в которой молодой и очень талантливый художник Георгий, попадая в условия сытой и обеспеченной жизни с ужасом понимает, что больше он никогда ничего не сможет создать... По-моему, мысль очень похожа.
Петр Иванович: Вы правы. Итак, по мнению поэта, "жизнь" и земные "волнения" - это одно. Земные страсти - есть пища жизни, и лишившись этой пищи, жизнь затухает.
Бойкая девушка: Петр Иванович, вы нас совсем запутали! То жизнь - это иллюзия, то ей нужны земные волнения. Если жизнь затухает без земных волнений, значит она уже не иллюзия!
Петр Иванович: Поймите, поэт искал ответ на волнующий его вопрос, сомневался, менял точку зрения и все это выплескивал на бумагу.
Задумчивый юноша: Хотелось бы еще поразмышлять над этим стихотворением... От него остается ощущение узости постановки вопроса, что ли... Как будто речь идет о каких-то второстепенных вещах, а о главном - ни слова. Все дело в том, что поэт в этом стихотворении не выходит за рамки видимого мира. Это не имело бы значения, если бы речь шла о любовной лирике, или житейских зарисовках. Но стихотворение "Последняя смерть" - это, практически, Апокаллипсис, но упрощенный, выдернутый из божественного подтекста. Это как если бы из триптиха Босха вырезали маленький сюжет и поднесли его, как законченное произведение.
Петр Иванович: Вы правы, но мы уже говорили, что сильной веры у поэта не было, и религия не являлась для него точкой отсчета.
Задумчивый юноша: Еще более меня, как человека с религиозным сознанием, огорчает стихотворение Баратынского "Недоносок", в котором он рисует образ духовного Недоноска, чьи порывы в область божественной свободы обречены на неудачу в силу собственной неполноценности:
Я из племени духов,
Но не житель Эмпирея
И, едва до облаков
Возлетев, паду, слабея.
Как мне быть! Я мал и плох;
Знаю: рай за их волнами,
И ношусь, крылатый вздох,
меж землей и небесами...
Петр Иванович: Вы хорошо подготовились к лекции, благодарю вас. Что же касается "Недоноска", то мысль о том, что человеческий дух - "срединный" между божеством и низшей природой существа, - это мысль известна нам со времен средневековья. Но вот относиться к этой промежуточности можно по-разному. Так, например, Державин в оде "Бог" почтенно и благодарно относится к срединности человеческого духа:
Поставлен, мнится мне, в почтенной
Средине естества я той,
Где кончил тварей ты телесных,
Где начал ты духов небесных
И цепь существ связал всех мной.
Для Баратынского же такая срединность - источник безысходного страдания. Он по-прежнему сомневается в божественной природе души, в доступности ей "эмпирея".
Но, справедливости ради надо сказать, что поэт глубоко понимал и чувствовал потусторонний мир, его дыхание. И это прекрасно видно в стихотворении "Запустение". Бродский назвал стихотворение "Запустение" лучшим стихотворением русской поэзии. Разумеется, это всего лишь мнение, но мнение весьма авторитетного поэта, то есть человека с обостренным чувствованием поэтического пульса. Я позволю себе процитировать фрагмент интервью, в котором Бродский рассуждает об этом стихотворении (Все принимают удобные позы и готовятся слушать):
"Бродский. ...В "Запустении все гениально: поэтика, синтаксис, восприятие мира. Дикция совершенно невероятная. В конце, где Баратынский говорит о своем отце: "Давно кругом меня о нем умолкнул слух, Прияла прах его далекая могила. Мне память образа его не сохранила..." Это очень точно, да? "Но здесь еще живет..." И вдруг - это потрясающее прилагательное "...его доступный дух". И Баратынский продолжает: "Здесь, друг мечтанья и природы, Я познаю его вполне..." Это Баратынский об отце... "Он вдохновением волнуется во мне, Он славить мне велит леса, долины, воды..." И слушайте дальше, какая потрясающая дикция: "Он убедительно пророчит мне страну, Где я наследую несрочную весну, Где разрушения следов я не примечу, Где в сладостной тени невянущих дубров, У нескудеющих ручьев..." Какая потрясающая трезвость по поводу того света! "...Я тень, священную мне, встречу". По-моему, это гениальные стихи. Лучше, чем пушкинские. Это моя старая идея. Тот свет, встреча с отцом - ну, кто об этом так говорил? Религиозное сознание встречи с папашей не предполагает."
Каково? Вообще, очень рекомендую прочесть и это интервью, и другие.
Задумчивый юноша: Спасибо, это отчасти меняет мое представление о Баратынском.
Петр Иванович: Друзья мои, у кого есть часы, сколько времени у нас осталось?
Бойкая девушка: Пятнадцать минут.
Петр Иванович: В таком случае переходим к последнему сборнику поэта. Книга Баратынского "Сумерки" являет собой своего рода итог его мировоззренческих идей. Многие исследователи пишут о глубоком трагизме, пронизывающем его последнюю книгу. Волков называет "Сумерки" очень горькой и желчной книгой. Я не увидел в ней ни того, ни другого. В последней книге поэт постоянно рефлексирует, пытаясь до конца разобраться в жизни, творчестве и своем месте в нем.
На протяжении всего периода творчества Баратынский считал мысль болезнью духа, несчастьем, которое несет в себе трагическое знание бытия. Для счастья же, как уже говорилось выше, необходимо забвение мысли.
В сороковые годы Баратынский продолжает считать, что поэт - "Художник бедный слова" - никогда не получит забвенья, поскольку он видит "правду без покрова". Счастливы же те художники, что творят на чувственном восприятии жизни:
Резец, орган, кисть! счастлив, кто влеком
К ним чувственным, за грань их не ступая!
Есть хмель ему на празднике мирском!
Но пред тобой, как пред нагим мечом,
Мысль, острый луч! бледнеет жизнь земная.
Студент: Странно. Обычно поэзию считают эмоциональным творчеством, основанном на чувстве, а не мысли, или я не прав?...
Петр Иванович: Замечание абсолютно верное. Вспомним Пушкина. Он писал о прозе: "Точность и краткость - вот первые достоинства прозы. Она требует мыслей и мыслей - без них блестящие выражения ни к чему не служат Стихи дело другое...". В письме к Вяземскому Пушкин шутливо замечает: "А поэзия, прости Господи, должна быть глуповата".
Но мнение Баратынского всегда отличалось от общепринятого. Поэт считает, что в стихотворении мысль /Как дева юная темна Для невнимательного света/; в прозе она смелеет, становится /Уже увертлива, речиста, Со всех сторон своих видна/, ну а в журнальной полемике мысль превращается в старую болтунью, что подъемлет "крик нахальный". То есть, по мнению Баратынского, поэт передает мысль бережно, прикрыто, но наиболее точно. Проза же более развязна, более увертлива, но не более глубока. Так что в интеллектуальности поэзии Баратынский, в отличие от Пушкина, нисколько не сомневается.
Он сомневается в другом: нужны ли его мысли читателю, не напрасно ли было его творчество, в большей степени оставшееся непонятым и неоцененым по достоинству его современниками. Эти сомнения слышны во многих стихотворениях последнего цикла. Наиболее ярко они выражены в стихотворении 1841 года:
Что за звуки? Мимоходом
Ты поешь перед народом,
Старец нищий и слепой!
И, как псов враждебных стая,
Чернь тебя обстала злая,
Издеваясь над тобой.
... Опрокинь же свой треножник!
Ты избранник, не художник!
Попеченья гений твой
Да отложит в здешнем мире:
Там, быть может, в горнем клире,
Звучен будет голос твой!
Пожилая женщина: Я читала, что самое значительное стихотворение этого сборника - это элегия "Осень". Если можно, расскажите нам по-подробнее об этом.
Петр Иванович: Да, действительно, "Осень" - это одно из самых последних творений поэта в сборнике "Сумерки". Сам Баратынский отмечал его особую значительность. Это стихотворение интересно и с точки зрения отмирающего в сороковые годы жанра элегии, который поэт тщательно воссоздает в этом стихотворении. Но для нас представляет особый интерес его философские размышления, к которым он пришел в осеннюю пору своей жизни.
С высоты прожитой жизни поэт видит всю "дерзость юных легковерий", всю глубину "людских безумств и лицемерий". Он теперь уже в реальности почувствовал всю бесплодность и одиночество жизненного заката:
Ты, некогда всех увлечений друг,
Сочувствий пламенный искатель,
Блистательных туманов царь - и вдруг
Бесплодных дебрей созерцатель,
Один с тоской, которой смертный стон
Едва твоей гордыней задушен.
Бойкая девушка: Не понимаю, чем это стихотворение принципиально отличается от других?... По-моему, Баратынский пишет о том же, о чем и двадцать лет назад - о призрачности и иллюзорности земного счастья, разве нет?
Петр Иванович: Так-то оно так, но, если вы обратили внимание, теперь в его стихах нет надрыва. Поэт принял жизнь такой, какая она есть, и пишет о "блистательных туманах" жизни гораздо спокойнее, сдержаннее, чем раньше. Он понимает, что прелести жизни обманчивы. Но не стоит думать об этом, ибо мы не в силах изменить законы жизни, и потому вынуждены принять их. Постоянные размышления над призрачностью видимого мира умертвляет в человеке жажду жизни и превращает его жизнь в безрадостное существование:
Но если бы негодованья крик,
Но если б вопль тоски великой
Из глубины сердечныя возник
Вполне торжественный и дикой, -
Костями бы среди своих забав
Содроглась ветреная младость,
Играющий младенец, зарыдав,
Игрушку б выронил, и радость
Покинула б чело его навек,
И заживо б в нем умер человек!
Бойкая девушка: Ну вот, я же говорила: Баратынский снова говорит о бренности жизни, то есть о том, что он проповедовал на протяжении всех лет своего творчества. Он по-прежнему считает, что на закате жизни лучший клад - это "Дар опыта, мертвящий душу хлад."
Петр Иванович: Не спешите делать поспешных выводов. Дальше в стихотворении звучит новая, очень глубокая мысль, отблеск которой встречался и в других стихотворениях поэта, но так точно она сформулирована впервые. Баратынский пишет, что главное в человеке - его внутренний мир, который невозможно озвучить "земным звуком", поскольку он искажается от соприкосновения с земными категориями:
Знай, горняя иль дольняя она
Нам на земле не для земли дана.
Задумчивый юноша: Извините, но на мой взгляд, эта мысль вступает в противоречие со знаменитой предпоследней строфой "Осени", в которой автор рисует картину мироздания, безразличного к жизни и смерти не потому, что это условные земные категории, а потому, что эти события ничтожны в масштабе вселенной. Вселенной нет дела до страшного воя звезды, утекающей в бездонность, впрочем как и до вспышки нового светила. Но если / горняя иль дольная, она Нам на земле не для земли дана /, то не очень понятно, почему "ухо мира" не поражает вой умирающей звезды?
Петр Иванович: Я думаю потому, что Баратынский все еще ни в чем не уверен. Оставим поэту право на поиск и колебания, даже если они не находят удовлетворения и на закате жизни. Обращаю ваше внимание на подлинный трагизм, с которым описано угасание звезды среди безразличия вселенной (читает в полной тишине):
Пускай, приняв неправильный полет
И вспять стези не обретая,
Звезда небес в бездонность утечет,
Пусть заменит е другая;
Не явствует земле ущерб одной,
Не поражает ухо мира.
Падения е далекий вой,
Равно как в высотах эфира
Ее сестры новорожденный свет
И небесам торжественный привет!
Друзья мои, лекция подходит к концу. Какие впечатления от услышанного и прочитанного, кто хочет высказаться? (Все покосились на Задумчивого юношу):
Задумчивый юноша: Если можно, я скажу несколько слов... Впечатления, надо признаться, неоднозначные. Проповедь Баратынского - это проповедь сомнения. Посмотрите, ведь поэт не успокаивается ни на чем. В этом, наверное, его трагедия... Но он имеет достаточную силу духа, чтоб бесстрашно взглянуть жизни в глаза. Не случайно в "Осени" испугаться способен только "играющий младенец" и "ветреная младость".
Не могу сказать, что я разделяю взгляды поэта на основы жизни, смерти, на природу человека, но его философия мне очень интересна. Мысли автора вызывают уважение своей глубиной и своеобразием.
Петр Иванович: Спасибо. Айхенвальд писал: "От присутствия Баратынского в нашей словесности стало как-то умнее, чище и серьезнее, и без него русская поэзия была бы скуднее мыслью и много потеряла в благородной звучности". Он, безусловно, прав. Девиз поэта, выдвинутый им в 1828 году:
Не подражай: своеобразен гений
И собственным величием велик;
Доратов ли, Шекспиров ли двойник -
Досаден ты - не любят повторений ... -
Баратынский вполне реализовал творчеством всей своей жизни. Всем спасибо. Встретимся через неделю. Читайте Некрасова.
Конец.
Использованная литература:
1. Айхенвальд Ю. Силуэты русских писателей. М., 1994.
2. Батюшков К. Баратынский Е. Вяземский П. М.: Олимп, 1998.
3. Бродский об Ахматовой. Диалоги с С. Волковым. М., 1992.
4. Гусев В. Искусство прозы. Статьи о главном. М., 1999.
5. Державин Г. Карамзин Н. Жуковский В. М.: Олимп, 2000.
6. Семенко И. Поэты пушкинской поры. М., 1970.
