Флобер: Эмма Бовари - это я!
…Шестеро североафриканцев у памятника Флоберу играли в шары. Звонкий металлический стук шаров был отчетливо слышен на фоне шума запруженной транспортом улицы. Пальцы смуглой руки игрока насмешливо ласково послали вперед серебристый шар. Тяжело подпрыгивая, шар медленно прокладывал кривую борозду в затвердевшей пыли аллеи.
Однако, вернемся к руанскому памятнику. К этому лишенному красоты и изящества изваянию со следами слез медной окиси на лице, с небрежно повязанным галстуком, в мешковатом сюртуке и мятых брюках, с торчащими усами, настороженному, необщительному и обреченному на одиночество. Глядя на него, невольно задумываешься над тем, почему творчество писателя заставляет нас буквально охотиться за ним? Почему мы не можем оставить его в покое? Неужели нам мало его книг?
Видать, мало. Нам, любопытным, не терпится понять не только книги гения, но и то, что лежит за ними. Вот и я обрекаю себя на то, чтобы, долго и упорно копаясь в жизни писателя и его героев, попытаться домыслить, что же имел в виду писатель, произнеся эту странную, прямо скажем, фразу.
Неблагодарное занятие? - Неблагодарное. Хотя бы потому, что фраза, выхваченная из контекста, может быть интерпретирована как угодно. Например, так:
1. Данная фраза означает, что Эмма Бовари - это исключительно плод фантазии Флобера. "Это я" означает - это мое воображение, моя выдумка, мой мир, у которого нет прототипов. (вернее, не так… "Эмма Бовари - это мой мир, моя выдумка, несмотря на то, что внешне у нее могут быть прототипы.)
2. Что Эмма Бовари - это характер, литературный персонаж, чей внутренний мир похож на душу самого писателя. Создавая образ Бовари, он писал его во многом с собственного восприятия жизни.
3. И, наконец, самое, прямо скажем, маловероятное, предположение состоит в том, что жизнь (цепь внешних событий жизни) Эммы Бовари - во многом повторяет биографию самого Флобера.
Поскольку, все три версии вполне могли бы быть истинным смыслом истолковываемой нами данной фразы, рассмотрим все три возможных варианта ее значения.
Глава 1. Плод фантазии.
Начнем с первой версии. Предположим, что Флобер, говоря "Эмма Бовари - это я", имел в виду, что Эмма - это плод его воображения и больше ничего. Что у Эммы нет прототипа или что, несмотря на наличие прототипа, Эмма совершенно другая героиня.
Разумеется, писатели должны писать с кого-то для элементарной правдоподобности. Не исключено, что Флобер воспользовался сухими фактами, как когда-то Гете при написании своего Вертера, или Достоевский при работе над "Преступлением и наказанием". Сухими фактами, которые под его бойким пером обросли плотью и кровью Эммы Бовари.
Итак, достаточно авторитетный исследователь Флобера, господин Роман Белоусов, утверждает в разных своих публикациях, что у Эммы Бовари есть неоспоримый прототип. Речь идет о Дельфине Деламар, принявшей облик Эммы Бовари. У того же Романа Белоусова мы узнаем об обширной литературе, цель которой было установление прототипов "Мадам Бовари". Как только роман вышел в свет, он стал так популярен, что бедный Флобер даже как-то в сердцах воскликнул, что готов скупить все экземпляры книги и сжечь их. Ему претила мысль, что в сознании людей он станет писателем одной книги.
Среди ранних исследователей этой темы стоит назвать актрису Ж. Леблан-Метерлинк, которая ради такого дела занялась журналистикой и, разыскав престарелую служанку Дельфины Деламар, тщательно расспросила ее о хозяйке. Все свои изыскания актриса опубликовала в книге "Путешествие в страну Госпожи Бовари".
Хотя, справедливости ради, стоит оговориться, что самый первый такого рода материал - это очерк журналиста Жоржа Дюбоса "Подлинная госпожа Бовари", опубликованный в 1890 году в "Руанской газете". В нем автор утверждал, что в городке Ри, названном в романе Ионвилем, во времена Флобера действительно жили прототипы его героев, в том числе и аптекарь Жуан, прототип Омэ, будто бы рассказавший лично писателю историю Дельфины Деламар.
С тех пор любопытные репортеры и въедливые исследователи от корки до корки изучили житейское "дело" Дельфины Деламар (Кутюрье), опросили живших тогда еще современников, проштудировали архивы, не оставив в покое даже надгробные памятники. Так они выявили все сколько-нибудь стоящие совпадения с историей, рассказанной Флобером.
Нам остается только обратиться к ним посредством работы Романа Белоусова. Итак, Белоусов вслед за вышеперечисленной армией французских исследователей рассказывает прелюбопытнейшую историю создания знаменитого романа. Дело было так. У Флобера пять лет была, как бы мы сейчас выразились, творческая депрессия. Он не знал, о чем писать, и пожаловался на это своим друзьям - Луи Буйке и Максиму Дю Кану.
"- Возьми какой-нибудь обыденный сюжет, какую-нибудь будничную историю из буржуазной жизни и изложи ее соответствующим образом,- посоветовал Буйке.
- Почему бы тебе не использовать историю Деламаров? - предложил Дю Кан.
- Превосходная мысль,- согласился Флобер. И, как бы убеждая самого себя, добавил: - В самом деле, почему бы не попробовать" (3, стр. 226)
Белоусов пишет, что историю семейства Деламаров Флобер отлично знал. Откуда? Очень просто. Эжен Деламар был учеником у его отца - доктора Флобера в центральной руанской больнице. Этот самый Деламар вместе с матерью обосновался в Ри, где и женился на вдове, несколько старше его. Вскоре, однако, он стал вдовцом. Однажды вечером Эжена срочно вызвали к одному фермеру в Бленвиль Кревоне. "На пороге дома его встретила девушка лет семнадцати. Это была мадемуазель Дельфина Кутюрье. Она проводила врача к отцу. Перелом оказался несложным, без каких-либо осложнений. Тем не менее искусство врача произвело на папашу Кутюрье хорошее впечатление, и он попросил навестить его еще раз. В августе 1839 года Деламар женился на Дельфине" (3, стр 227).
Правда, тут нам попадаются первые, не слишком значительные расхождения с книгой. Оказывается, в реальности родители Дельфины были против брака дочери с молодым вдовцом. Но дочь думала по-другому. По словам служанки, ей не терпелось выйти замуж. И тогда Дельфина, по словам той же служанки Августины Менаж, пошла на хитрость. Девушка стала подкладывать под юбку на живот салфетки, симулируя беременность. Уловка подействовала, свадьба состоялась.
"Прошло девять лет их совместной семейной жизни", - продолжает Белоусов. - Были ли они счастливы? Поначалу Дельфине нравилось быть женой серьезного медика. Но когда она обнаружила, что Деламар - посредственный врач, а человек скучный и нелюдимый, - жизнь в доме провинциального лекаря ей очень скоро наскучила. Тусклая и серая, жизнь эта стала ей в тягость. И уже ничего , ни дочка Алиса, ни чтение, ни заботы по хозяйству, - не могло принести ей счастья.
Ребенка отдали на попечение кормилицы. Муж, дочь, служанка, аптекарь Жуан, соседи-мещане - словом, монотонное существование в Ри - все тяготило Дельфину. Она мечтала о другой жизни, о другом положении в свете. "Дельфина была безудержной мечтательницей, - пишет Белоусов, - один за другим она проглатывала романы. Начитавшись Бальзака, Вальтера Скотта и Эжена Сю, "она собирала полную охапку всех цветов со своих клумб, украшала ими свою гостиную, окна, стол. Потом она появлялась, бойкая и оживленная, на пороге своего дома и произносила смеясь: "Я жду своих гостей". Жеманясь, она делала реверансы, улыбалась, спрашивала воображаемых гостей: "Здравствуйте, принц!.. Как вы себя чувствуете, герцогиня?... Ах! герцог болен?.. Приедет ли маркиза?"
Потом она прислушивалась к молчанию, озиралась. Кругом было пусто, как было пусто в ее душе.
Ее обнаженные руки вздымались к небу. Оцепеневшая, она стонала, зевала от скуки, жаловалась и вдруг разражалась смехом вперемежку с рыданиями, кружась вихрем по своему садику, среди капусты, земляники и зеленого горошка". (3, стр. 227)
Между тем, отвращение к мужу в Дельфине росло не по дням, а по часам. "Деламар не был дурным человеком, но он не был создан для нее - такой красивой, такой деликатной, так хорошо воспитанной..." - говорила служанка. Дельфина начала тратить деньги на экстравагантные наряды, и скоро муж ее погряз в долгах. Когда ей надоело наряжаться, она стала мечтать о любовнике. Случай не заставил себя ждать. Совершив первое грехопадение, она стала менять поклонников, исступленно предаваясь страсти и отчаявшись найти идеал, которого искала.
В те годы в нескольких километрах от Ри поселился в замке Грасьянвиль красивый тридцатилетний холостяк Луи Кампьон. Он-то и стал будто бы любовником Дельфины, о котором она мечтала. Утверждали, что именно он послужил прототипом Родольфа Буланже в романе Флобера.
"Родольф? Это тот, который жил в Гашетт. Но он не был единственным. После Родольфа был еще Леон, и в то же время, как Леон, был еще брат Леона",- приводила Ж. Леблан-Метерлинк рассказы кумушек из Ри. "А дядя моего мужа? - свидетельствовала другая.- Высокий, красивый малый, которого она пыталась соблазнить. А! Флобер далеко не обо всем рассказал",- с видом человека, посвященного в тайну, как бы упрекала она писателя.
Не верить всем этим свидетельствам нет особых оснований, даже если учесть, что в Ри давно уже существует своего рода культ Дельфины Деламар. Тем более нет причин не доверять ее служанке, бывшей, по сути дела, наперсницей своей госпожи.
Но вот связь с Луи Кампьоном прервалась, он бросил Дельфину. Тяжело пережив измену, она, однако, вскоре утешилась. Стала встречаться с молодым клерком Луи Боттэ, работавшим у нотариуса. Но и Боттэ ее бросил. Возможно, любовные похождения Дельфины Деламар этим не ограничились, и кумушки из Ри были правы. Как прав был и Максим Дюкан, рассказавший о жизненном источнике сюжета "Мадам Бовари" и писавший о том, что Дельфина Деламар "гналась за приключениями и не могла насытиться ими" (3, стр.228 )
Устав от унижений, предательства, лжи, поставив мужа на грань разорения, Дельфина Деламар отравилась. Случилось это в марте 1848 года. "Она лежала на кровати бледная, с закатившимися глазами,- спустя годы вспоминала служанка.- Ee уже нельзя было узнать больше... Она не хотела сказать, какой яд она приняла... Все плакали. Тогда и маленькая дочка стала на колени и умоляла ее сказать наконец правду. О! Это было гораздо ужаснее, чем в книге..."
Такова история жизни реальной женщины Дельфины Деламар. Но, разумеется, было бы несправедливо сравнивать и ставить в один ряд то, что случилось в глухом провинциальном городке, и то, что происходит на страницах романа.
Белоусов достаточно убедительно показал, что повествование книги многое вобрало в себя из житейского "дела" Дельфины Деламар. Безусловно, жизнь ее похожа на жизнь героини Флобера. И все же между ними огромная разница. И не только в деталях реальной и описанной жизни.
Случай с женой провинциального лекаря довольно тривиальная история, не больше чем бытовой эпизод. Чтобы создать свой шедевр, писателю потребовалось дорисовать его своим воображением. И только тогда в этот яркий, но всего лишь случай - вместился целый мир. Флобер нашел свой подход к теме, характерной для общественной жизни той поры. И, прежде всего, он отказался от поверхностной претенциозности ситуации, сильно сдобренной дешевой морализацией.
Его замысел проникал гораздо глубже, проблема представлялась ему значительно шире. В этой трагедии Флобер увидел явление социальное. "Думала ли ты когда-нибудь, - спрашивает он свою подругу Луизу Коле,- сколько женщин имеют любовников и сколько мужчин имеют любовниц?.. Сколько здесь лжи! Сколько ухищрений и сколько измен, сколько слез и сколько тоски! Отсюда-то и возникает гротескное и трагическое". (3, стр. 228 ) Ложь в обществе - это, как правило, порождение его законов и нравов. В этом смысле и супружеские измены - проблема скорее трагическая, чем гротескная. Кстати, интересно, что по поводу супружеской измены сказал Набоков, читая лекции по "Мадам Бовари". Он сказал, что "Супружеская измена - это самый прочтой способ возвысится над банальной повседневностью".
Главное, на чем Флобер сосредоточит свое внимание, - это на изображении обыденного мира с его скукой и пошлостью. Легче, конечно, изобразить драму - она всегда исключение, а он должен показать правило. Значит, "не нужно ни чудовищ, ни героев"! Как опытному канатоходцу, ему предстояло пройти между двумя безднами - лиризмом и вульгарностью, и дать сочетание пошлости и трагизма.
В этом и есть отличие Эммы Бовари от ее прототипа Дельфины Деламар. Эмма Бовари, порождение "зловонной среды", но она же и ее жертва, этой средой убитая. Эмма мечтает об иной жизни, грезит о возвышенной любви, чуждой банальных супружеских отношений. Порождение мира пошлости, она тянется к возвышенному, но ей не суждено вырваться из мира, ее породившего; попытки найти настоящую любовь оборачиваются для нее заурядным адюльтером: в любовниках она находит то же, что и в муже- "пошлость брачного сожительства". Волны ее голубой мечты разбиваются об острые скалы серой действительности.
Итак, напрашивается очень интересный вывод. Да, писатель повторил в романе историю Дельфины Деламар достаточно точно, в полном соответствии с подлинным случаем. Но, тем не менее, героиня Флобера бесконечно далека от своего прообраза. Флобер просто воспользовался жизненным фактом как материалом для своего повествования. Эмма Бовари - это не Дельфина Деламар. Да, их жизни похожи, но сами героини - нет. В этом смысле, фраза Флобера "Эмма Бовари - это я" обретает смысл. Конечно, это он. Он породил ее внутренний мир. Он создал ее взгляды, ее душевное устроение, не имеющее ничего общего с прототипом. Но тут мы переходим ко второму пониманию смысла крылатой фразы Флобера. И формулируем проблему номер два. Что имел в виду Флобер, когда говорил: "Эмма Бовари - это я!"
1) Что внутренний мир Эммы - плод фантазии Флобера или
2) Что внутренний мир Эммы - это отголосок чувствований самого Флобера.
Глава 2. Образ мадам Бовари.
Ответить на этот вопрос куда как непросто. Для этого надо быть Флобером. Или, как минимум, проштудировать его дневники. Но у нас есть то немногое, что есть. А есть у нас исследования Барнса, которым лично я доверяю по той простой причине, что Барнс бесконечно влюблен в творчество Флобера. Это - не мало. Это значит, что человек занимался его биографией с интересом и любовью. А еще у нас есть чудесное произведение "Госпожа Бовари", внимательно читая которое мы без труда выстроим образ самой Эммы. И попробуем эти образы сравнить.
Для начала обратимся к образу мадам Бовари.
В начале романа мы встречаем портрет Эммы, из которого прорисованы только белые, блестящие, идеально отполированные ногти и по-настоящему красивые карие глаза, которые "казались черными из-за ресниц и смотрели на вас в упор с какой-то прямодушной смелостью". (4, стр. 31). О душевном мире героини читателю предстоит узнать много позже. Хотя и в первых главах кое-где проскакивает ее внутренний мир. Например, когда она хотела венчаться с Шарлем "в полночь при свете факелов". Или во время разговора с Шарлем, когда ее мысль вдруг "уносилась далеко, и она смотрела скучающим взглядом из-под полуопущенных век". (4, стр. 39).
"До свадьбы она воображала, что любит, но счастье, которое должно было возникнуть из этой любви, не пришло, и Эмма решила, что она ошиблась. Но она все еще старалась понять, что же на самом деле означают слова: "блаженство", "страсть", "упоение" - слова, которые казались ей такими прекрасными в книгах.
В детстве она прочла Поля и Виргинию и долго потом мечтала о бамбуковой хижине, о негре Доминго … о нежной дружбе с милым маленьким братцем". (4, стр. 50)
С 13 лет Эмма жила в монастыре, где ей в целом нравилось и не было скучно. Читая, она обожала всех прославленных и несчастных женщин. Жанна д`Арк, Мария Стюарт, Агнеса Сорель. После смерти матери она много плакала, выражала мрачные мысли о жизни, "а в глубине душа была довольна, что ей сразу удалось возвыситься до трудно достижимого идеала отрешения от всех радостей жизни - идеала, непосильного для людей заурядных". (4, стр. 53). Но вскоре ей это наскучило на удивление ее окружения.
"То была натура, при всей своей восторженности, рассудочная: в церкви ей больше всего нравились цветы, в музыке - слова романсов, в книгах - волнения страстей" (4, стр. 54).
Выдя замуж за Шарля, Эмма жила не столько реальностью, окружавшей ее, сколько мечтами о том, что с ней могло бы быть. Она мечтала поехать в Париж, и водя пальчиком по плану Парижа, мысленно прогуливалась по его улочкам. "Все, что ее окружало, - деревенская скука, тупость мещан, убожество жизни, - казалось ей исключением, чистой случайностью, себя она считала ее жертвой, а за пределами этой случайности ей грезился необъятный край любви и счастья. Чувственное наслаждение роскошью в ее разгоряченном воображении отождествлялось с духовными радостями, изящество манер - с тонкостью переживаний". (4, стр. 72).
"Будущее представлялось ей темным коридором, упирающимся в наглухо запертую дверь". (4, стр. 76).
Когда в жизни Эммы появился Леон, она внешне казалась настолько добродетельной и непреступной, что у Леона не оставалось и проблеска надежды. Между тем, "она была полна вожделений, яростных желаний и ненависти. Под ее платьем с прямыми складками учащенно билось наболевшее сердце, но ее стыдливые уста не выдавали мук. Эмма была влюблена в Леона, и она искала уединения, чтобы, рисуя себе его образ, насладиться им без помех. С его появлением кончалось блаженство созерцания. … Чем яснее яснее ей становилось, что она любит, тем настойчивее пыталась она загнать свое чувство внутрь, чтобы оно ничем себя не обнаружило, чтобы уменьшить его силу." (4, стр. 118-119).
"Удерживали ее, конечно, душевная вялость, страх, а кроме того, стыд." Она считала, что приносит жертву своей репутации "честной женщины". "Веление плоти, жажда денег, томление страсти, - все слилось у нее в одно мучительное чувство". (4, стр. 119)
Эмме были не чужды зачатки религиозности, но здесь сам автор навязал героине и читателю свое негативное отношение к церкви. Флобер здесь подчеркнуто пристрастен, и потому у Эммы просто не было шанса найти разрешение своим разочарованиям в вере. "На душу Эммы снизошло умиление. Она вдруг почувствовала, что она слаба и беспомощна, как пушинка, которую кружит вихрь. И, не рассуждая, она направилась к церкви, - она готова была дать любой обет, лишь бы на его исполнение ушли все ее душевные силы, лишь бы он поглотил ее всю без остатка". (4, стр. 121).
Когда Леон уехал в Париж, Эмма начала себя терзать за то, что упустила свой шанс, свое блаженство, которое само шло ей навстречу. Теперь она жаждала его поцелуев и объятий, но ее заранее отпугивали препятствия.
В характере Эммы неприязнь существующей ситуации удивительным образом сочетается со страхом даже перед попыткой все изменить. Эмма предпочитает напускать на себя вид жертвы, говорить "Да не все ли равно", готовиться к смерти, чем пытаться что-то в своей жизни изменить. Только вмешательство в ее жизнь сильной воли Родольфа дало ей силы изменить свою жизнь. Связь с Родольфом обнаружило ее потенциал, дало Эмме возможность излить накопившуюся в ней страсть, нерастраченную нежность, темперамент на того, кого она всем сердцем полюбила. Она упивалась любовью со всей простотой своего сердца. Абсолютная искренность чувств, преданность своей любви делает Эмму непохожей на других. "Так редко попадалось на его пути столь простодушное существо! Ему, ветренику, ее чистая любовь была внове. (…) Его мещанский здравый смысл презирал восторженность Эммы, однако в глубине души эта восторженность казалась ему очаровательной именно потому, что относилась к нему." (4, стр. 177).
"Унизительное сознание своей слабохарактерности вызывало в ней злобу, которую умеряло только сладострастие." (4, 178). Муж разочаровал ее своей врачебной неудачей. Она не хотела любить неудачника, простофилю и вульгарного мужлана даже при том, что он чисто и преданно любил ее. Отвращение к мужу усиливало ее страсть к Родольфу.
"Вожделения, горести, опыт в наслаждениях, вечно юные мечты, - все это было так же необходимо для ее постепенного душевного роста, как цветам необходимы удобрение, дождь, ветер и солнце, и теперь она вдруг раскрылась во всей полноте своей натуры." (4, стр. 201).
Опьянение любовью не дает Эмме увидеть правду. Она знает о том, что Родольф давно охладел к ней, но она не хочет этого видеть. Она живет в выдуманном ею мире так же, как когда-то жила в книжном. Поэтому для нее так тяжел удар, нанесенный ей Родольфом. Его отказ от бегства. Сорок три дня ужасной болезни, едва не убившей ее, - таков результат столкновения с действительностью.
Выходя из болезни она вновь повернулась к Богу. "Душа ее, сломленная гордыней, находила успокоение в христианской кротости. … Эмма смотрела на свое безволие, как на широкие врата, через которые в нее войдет благодать. Значит, есть же на земле неизреченные блаженства, и перед ними земное счастье - прах, есть любовь превыше всякой другой, любовь непрерывная, бесконечная, неуклонно растущая!" (4, стр. 219). И дальше, словно боясь, что читатель поверит в то, что это и вправду возможно, Флобер пишет: "Лелея обманчивые надежды, Эмма представляла себе, что душа человеческая, достигнув совершенства, способна воспарить над землею и слиться с небесами". (4, стр. 219). На мой взгляд, довольно грубый, нехудожественный прием навязывания читателю своего убеждения. Флобер рисует священника откровенно ограниченным, корыстным, примитивным человеком, не верящим в то, что сам проповедует. Разумеется, это отталкивает. Но это - прием, от которого Флобер проигрывает, теряет в глазах читателя свою объективность и глубину.
Религиозность Эммы не укладывалась в рамки и потому не устраивала священника. Душеспасительные книги развеяли ореол обаяния христианских истин в глазах Эммы.
Встретив в городе Леона, Эмма вновь бросилась со свей страстностью и чувственностью в его объятия, даже не заметив перемены, произошедшей с ним. В разговоре с Леоном, Эмма говорит: " А все же нет ничего печальнее моей участи: моя жизнь никому не нужна. Если бы от наших страданий кому-нибудь было легче, то мы бы, по крайней мере, утешались мыслью о том, что жертвуем собой ради других. Мне очень хочется быть сестрой милосердия."
Отношения с Леоном вернули ей страсть. Она делала подарки, тратила на него деньги, вела себя безрассудно, в то время как сам Леон уже перестал быть пылким юнцом. В нем победила мещанская практичность и боязнь себя скомпрометировать.
Эмма могла быть и деспотом. "Каждый раз Леон должен был докладывать ей, как он без нее жил. Она требовала, чтобы он писал стихи и посвящал ей, чтобы он сочинил "стихотворение о любви" и воспел ее. … Он никогда с ней не спорил, он подделывался под ее вкусы, скорее он был ее любовницей, чем она его. Она знала такие ласковые слова и так умела целовать, что у него дух захватывало. Как же проникла у Эмме эта скрытая порочность - проникла настолько глубоко, что ничего плотского в ней как будто бы не ощущалось?" (4, стр. 281).
Была ли Эмма счастлива, когда любовь к Леону еще ничего не омрачало? Нет, говорит Флобер. "Счастья у нее нет и никогда не было прежде. Откуда же у нее это ощущение неполноты жизни, отчего мгновенно истлевало то, на что она пыталась опереться? … Да и не стоит искать - все на свете обман! За каждой улыбкой кроется зевок от скуки, за каждой радостью - горе, за наслаждением - пресыщение, и даже после самых жарких поцелуев остается лишь неутоляемая жажда еще более упоительных ласк." (4, стр. 287).
Когда же Эмме понадобились деньги, ей все отказали. Ее предал Леон: "при зрелом размышлении он пришел к выводу, что его любовница начинает как-то странно себя вести и что, в сущности, недурно было бы от нее отделаться." (4, стр. 293). Ее преследовала вечная тоска о каком-то необыкновенном блаженстве. Она мечтала всю жизнь о некоем призраке, сотканном из самых ярких ее впечатлений. Ей казалось, что он где-то совсем близко. Эти бесплодные порывы истощали ее сильнее любого разврата. (4, стр. 294).
Когда у Эммы не осталось денег, она не стала зарабатывать собой, и на сальное предложение натариуса ответила: "Меня можно погубить, но меня нельзя купить!" (4, стр. 307).
Эмму не поддержал и Родольф. После его слов "Ты - моя единственная. Я был глуп и жесток! Я люблю тебя и буду любить всегда!.." , он отказал ей в деньгах. Эмма в сердцах сказала: "А я бы отдала тебе все, я бы все продала, я бы работала на тебя, пошла бы милостыню просить за одну твою улыбку, за один взгляд, только за то, чтобы услышать от тебя спасибо." (4, стр. 315) И думается, она говорит правду. Эмма искренна и безрассудна. Она неудержима.
"И тут правда жизни разверзлась перед ней, как пропасть", пишет Флобер. Первый раз за всю жизнь она увидела правду и не смогла ее пережить. Приняла мышьяк. Она поняла, что все, ради кого она жила и отдавала себя, - того не стоят. Они не любят ее так, как она. Они нечестны, неблагородны, лживы. Перед смертью Эмма снова приходит к Богу.
Флобер тонко и не спеша рассказывает о всех душевных трансформациях Эммы. Вначале он посмеивается над ее наивностью, над книжным миром ее грез, над мечтами провинциалки.
К Эмме у автора отношение двойственное. С одной стороны, у нее мещанское представление о счастье, идеальном любовнике. Но ее возвышает желание вырваться из привычного круга тусклой жизни. Она не считается со здравым смыслом, она живет сердцем. Вопреки здравому смыслу она готова бежать с Родольфом, толкнуть Леона на преступление. Но это лишь потому, что и сама она на все готова ради любви.
По мнению отечественного исследователя Флобера А. Пузикова, трагедия Эммы не в том, что "она возымела смелость мечтать, не в том, что она, борясь за эту мечту, оставалась верна ей до последней минуты, а в том, что мечта эта не могла осуществиться" (4, стр. 12).
На мой взгляд, трагедия Эммы как раз в том, что она не могла трезво посмотреть на мир. Это не значит, что она должна была смириться с реальностью. Нет. Но трезвый взгляд на мир дал бы ей возможность не в мечтах, а наяву вырваться из обыденности. Проживать жизнь не в иллюзорном, выдуманном мире, а сначала принять реальный мир и жить в нем по своим собственным законам.
Глава 3. Жизнь и чувствования Флобера.
А теперь самое время обратиться к самому сложному - господину Гюставу Флоберу. Попробуем приоткрыть завесу над его внутренним миром, отношением к жизни. Не знаю, нужна ли нам для этого его биография. Но, по крайней мере, основные вехи жизни писателя отметить стоит. Итак.
Гюстав Флобер родился 12 декабря 1821 года в семье хирурга. Отец писателя Ашиль (Ахилл) Клеофас Флобер был прекрасно образован, а его блестящие профессиональные способности вызывали восхищение и зависть многих знаменитых врачей Парижа. Гюстав родился между двумя смертями своих братьев и был так слаб здоровьем, что мало кто верил, что он выживет. Врач Флобер покупает место на кладбище, где Гюстава уже ждет вырытая могила, но он неожиданно выживает.
Отец писателя бесконечно любил свою профессию, и эта стоическая преданность науке передалась и его сыну. Современники поражались образованности Гюстава Флобера, уверяя, что "он знает историю лучше любого профессора, так как находил ее в таких книгах, где они и не думают ее искать." (4, стр. 7)
С 10-ти лет он учится в колледже в Руане, где пишет много пьес и произведений художественной литературы. В отличие от Эммы, Флобер уже в 15 лет встретил безответную любовь всей своей жизни - Эльзу Шлезингер, жену издателя немецкого музыкального журнала. Эта любовь освещает всю его юность. Но несмотря на дружеские отношения, продлившиеся 40 лет, Эльза не ответила на его страсть. Эта безнадежная страсть, по мнению Барнса, сделало его сердце неспособным искренне полюбить другую женщину. "У каждого из нас есть в сердце уголок для благородного и возвышенного, но свой я замуровал". (1, стр. 32)
И все же Флобер очень нравился женщинам, и его сексуальная энергия, по его словам, производила впечатление.
В 1844 году первый приступ эпилепсии заставляет его бросить учебу в Париже и заточить себя в новом поместье. Отец Флобера купил маленькое поместье Круассе, где и сформировался образ жизни писателя. Флобер жил в Круассе с матерью и племянницей, где их изредка навещали друзья и родственники. Борясь с эпилепсией, ему пускали кровь, давали пилюли, делали вливания, прописывали особую диету, запрещали пить и курить. Не успев выйти в свет, Гюстав был вынужден покинуть его. Впрочем, так у него появилась возможность писать. Уединение в итоге сыграло свою положительную роль.
(Честно говоря, смешно читать предисловие к книге, где про этот период жизни Флобера сказано: "Однообразная жизнь текла по раз навсегда проложенному руслу. Но, такая жизнь нравилась Флоберу, отвечая его духовным потребностям. Он имел возможность продать имение и уехать в Париж в поисках известности и славы, но у Флобера были другие принципы, заставившие его жить в уединении, вдали от всякой практической деятельности.
В чем же тут дело? Конфликт с окружающей действительностью - вот что стало причиной уединенной жизни писателя." (4, стр.) Тут дело было не в конфликте, который по-настоящему оформится значительно позже, а в банальном здоровье. Чтобы остаться жить, Флоберу был предписал постельный режим, чистый воздух, заботливый уход и никаких "стрессов". Вот он и жил в Круассе.
В 25 лет Флобер встречает Луизу Коле, его "музу". И начинаются их знаменитые полные страстей и единоборства, отношения. Несовместимые по характерам, они все же общались почти 8 лет. Уже через шесть дней после того, как Луиза стала его любовницей, Флобер сказал ей: "Постарайся не кричать. Это для меня невыносимо. Что ты хочешь, чтобы я сделал? Бросил все и уехал жить в Париж? Это невозможно". (1, стр. 33)
В 29 лет в Египте Гюстав заражается сифилисом. У него начинают выпадать волосы, он становится толстым и обрюзгшим. Встретив сына в Риме, мать с трудом узнает его.
И вот, в возрасте 30 лет (всего лишь) Флобер начинает работу над "Мадам Бовари". Шесть лет уйдет на осмысление и написание книги. Работалось мучительно трудно. "Создавая эту книгу, я подобен человеку, который играет на рояле, имея на каждом суставе по свинцовому ядру" (1, стр. 34)
На этом моменте мы остановимся, поскольку нас интересует пересечение жизненных вех и взглядов на мир Эммы и Гюстава до момента его написания книги.
Как видим, внешняя сторона жизни у Эммы и Флобера практически не пересекаются. За исключением, разве что, лет, проведенных в Круассе. Флобер зал, что такое уединение, но, в отличие от Эммы, оно не угнетало его. Значит, высказанное нами в начале работы предположение, что фраза "Эмма Бовари - это я" означает совпадение цепи жизненных событий Эммы и Флобера, можно благополучно отбросить. Остается выяснить, был ли образ Эммы отголоском душевного строя самого писателя.
Для этого составим хотя бы самое общее представление о духовном мире Флобера, вспомнив его фразы о жизни и собственном "я":
1. "Я готов потратить свою жизнь на созерцание океана искусств; пока другие путешествуют и воюют, я время от времени буду развлекаться, всего лишь ныряя за зелеными и желтыми никому не нужными ракушками. Неведомая роковая страсть заставляет меня погружаться в бездну мысли, в самые ее глубины, которые не перестают околдовывать сильных духом".
2. "Где-то глубоко во мне таится извечная, личная, горькая и непрестанная скука; она не позволяет мне чем-либо наслаждаться и гасит мою душу".
3. "Люди похожи на пищу, которую они едят. Многие из буржуа кажутся мне куском отварного мяса: сварен на пару, никакой сочности и вкуса".
4. "Что за ужасная штука эта жизнь, не так ли? Подобно супу, в котором плавают волосы. И тем не менее ты знаешь, что тебе придется съесть его".
5. "Почему волнуется океан? В чем цель природы? Так вот, я считаю, что у человека та же самая цель; все происходит, потому что происходит, и ничего вы, милейшие мои, не поделаете! Мы постоянно ходим все по тому же кругу и всегда вокруг одного и того же". (4, стр. 9)
Впрочем, похоже, цитаты нам не слишком помогут. Это не свидетельства, которых мы ищем. Гораздо важней и уместней тут вспомнить замечание Романа Белоусова о том, что "сам Флобер говорил, что, анализируя поступки своей героини, он ощущал холод скальпеля, проникающего в его тело. "Сердце, которое я изучал, было мое собственное сердце". (3, стр.229) Разве после этого нужны какие-то еще доказательства того, что переживания Бовари - это его, флоберовские, переживания? Он надеялся, что роман, рождавшийся в муках творчества, станет пределом его психологического постижения. И, прежде всего, постижения характера героини, захваченной "поэзией любви", стремящейся вопреки всему к возвышенному. Флобер смел думать, что ему удастся показать трагедию любви в мире мещанства,- ведь, если говорить о любви, то это был главный предмет его размышлений в течение всей жизни.
Выводы.
Итак, кое-что постепенно становится ясно.
Во-первых, то, что у Эммы Бовари был прототип. Но он сильно отличался от того образа, который создал господин Флобер. В этом смысле, фразу "Эмма Бовари - это я" можно понимать как указание автором на то, что мир Эммы - это не мир Дельфины Деламар, а плод чистой фантазии Флобера.
Во-вторых, в мировосприятии Эммы есть много черт, близких самому писателю. И Флобер, и Бовари живут в мещанской "зловонной среде", в которой, по словам Флобера, ему приходилось барахтаться и от которой его чуть ли не физически тошнило. Ежеминутно он должен был влезать в шкуру несимпатичных ему людей, обитателей серого буржуазного мирка.
Для самого автора еще недавно стояли вопросы возможного и существующего, мечты и действительности. "Бовари - это я!" означает, что и Флобер тяготился пошлостью окружающей жизни, грезил об экзотических странах, не примирился с пошлостью так же, как и его героиня. Не случайно, он дал миру такое важное признание, как "сердце, которое я изучал (работая над Мадам Бовари - прим. автора), было мое собственное сердце".
Флобер рано понял, что идеалы красоты и благородства находятся в непримиримом противоречии с реальной жизнью и передал это знание своей несчастной героине.
Кстати, причина, по которой выискивание "следов" Флобера в тексте оказывается столь трудным занятием, очень проста. Она - в принципе безличного искусства, который Флобер пытался воплотить в своем романе. Он писал: "Я хочу, чтобы в моей книге не было ни одного движения, ни одного замечания, изобличающих автора" (4, стр. 12). И хотя мы, действительно, почти не находим в тексте авторских реплик и сентенций, на мой взгляд, воплотить этот принцип ему так и не удалось хотя бы в плоскости его отношения к религии. Личность автора ярко проявляется в том, как он расставляет персонажей, какими чертами он их наделяет. Всегда видно, симпатичен ему тот или иной персонаж.
Список использованной литературы:
1. Барнс Дж. Попугай Флобера. М.: АСТ, 2002.
2. Белоусов Р. Хвала каменам. М.: Советская Россия, 1982. Стр. 243-279.
3. Белоусов Р. Эмма Бовари и Дельфина Деламар. Литературная учеба, 1981, № 6, стр. 225-229.
4. Флобер Г. Мадам Бовари. М. Правда: 1979.
