Достоевский и Паскаль.
План работы:1.О самом главном
2.Между небом и землей
3.Что такое современная наука, и как с ней бороться
4.Сердце, как хорошо, что ты такое
5.Заключение
6.Список литературы
О САМОМ ГЛАВНОМ.
В определенном возрасте, наверное, каждый человек начинает не просто впитывать знания, которыми его кормят в школе и потом в институте, но и вырабатывает свое собственное мнение о мире, задумываясь над тем, а как оно на самом деле? Я хорошо помню тот момент своей собственной жизни, когда в шестнадцать лет я впервые задумалась о смерти. Это было ночью. Я и раньше думала о том, что умру, но никогда всерьез этого не чувствовала, не позволяла этой мысли глубоко входить в мою душу. А тут я поняла всем своим существом, что наступит день, когда я просто перестану быть. Будет мир, будут люди, но меня - не будет. Совсем не будет. Никогда больше. Мне становилось все страшнее, но я не переключала мысль на другой предмет до тех пор, пока не поняла, что эта мысль так страшна, что может меня убить. Я чуть не задохнулась. Это было похоже на погружение в воду, когда чем глубже, тем опаснее - есть шанс не успеть вынырнуть… Я вскочила с кровати, побежала в ванну, включила воду и … зарыдала. Ничего страшнее в жизни, чем то осознание, со мной не случалось…
Со временем я успокоилась, но не могла обрести прежнюю веселость и беспечность, которые мне всегда были свойственны. Ничто не вызывало во мне настоящей радости. Скорее наоборот. Любуясь на снег, искрящийся в лучах фонаря, я сразу вспоминала о том, что наступит день, и я больше никогда не увижу этого снега. Чем прекраснее было то, что я видела, тем большую горечь я испытывала, глядя на это. Мне до сих пор тяжело вспоминать тот период жизни. Сознание искало, но не находило выхода. Какой-то жуткий тупик отравлял мне жизнь, пока однажды мой педагог, ставший к тому времени мне и близким другом, как-то не спросил меня:
- Что с тобой? Так нельзя, что с тобой происходит?
- По-моему, все бессмысленно… Я не знаю, зачем я живу. Какая-то пустота.
- Ты о чем?
- Мы все умрем… Навсегда умрем.
И тут он сказал мне те слова, которые почему-то не рождались в моей голове сами. Он сказал:
- Разве ты не знаешь, что душа - бессмертна?! Как ты могла всерьез подумать, что такое совершенное, такое сложное существо, как человек, может умереть навсегда? Ведь полный абсурд думать, что мы созданы для того, чтобы за свою жизнь съесть N-ное количество булочек и изуродовать N-ное количество пространства. Подумай, этого же не может быть. Мы не умираем. Мы развиваемся, чтобы продолжить жить, пусть не здесь, но где-то там, откуда пришли…
Помню, как это открытие меня потрясло. Мне даже не надо было никаких объяснений, доказательств, доводов. Я сразу поняла, что это правда. Иначе и быть не может. Это было то звено моего нарождавшегося мировоззрения, которого не доставало. Все сошлось. Я вернулась к жизни.
Мне захотелось сейчас об этом рассказать, потому что и Достоевский, и Паскаль пишут об этом. И Толстой. Только у Толстого это звучит, на мой взгляд, менее внятно. Он ставит проблему, но решение ее размыто. Вспомним мысли Левина, когда к нему в деревню приехал его умирающий брат Николай: "Он сидел на кровати в темноте, скорчившись и обняв свои колени, и, сдерживая дыхание от напряжения мысли, думал. Но чем более он напрягал мысль, тем только яснее ему становилось, что это несомненно так, что действительно он забыл, просмотрел в жизни одно маленькое обстоятельство - то, что придет смерть и все кончится, что ничего и не стоило начинать и что помочь этому никак нельзя. Да, это ужасно, но это так" (Анна Каренина, том первый, стр. 358).
Извините за отступления, почему-то все это кажется крайне важным для того, чтобы составить наиболее полную картину решения этой проблемы. Для великого Достоевского вопрос бессмертия человеческой души был также одним из главных вопросов, от ответа на который зависела жизнь, вектор ее течения.
Самые важные высказывания о необходимости бессмертия для осмысления жизни Достоевский выразил в виде исповеди самоубийцы-материалиста и затем в своих пояснениях к ней в своем "Дневнике писателя". Вот, что он пишет от лица "самоубийцы от скуки", материалиста: "Какое право имела эта природа производить меня на свет, вследствие каких-то там своих вечных законов? Какое право природа имела производить меня, без моей воли на то, сознающего? Сознающего, стало быть, страдающего, но я не хочу страдать - ибо для чего бы я согласился страдать? Природа, через сознание мое, возвещает мне о какой-то гармонии в целом. (…) Посмотрите, кто счастлив на свете и какие люди соглашаются жить? Как раз те, которые больше похожи на животных и ближе подходят под их тип по малому развитию их сознания". "Жрать, да спать, да гадить, да сидеть на мягком - еще слишком долго будет привлекать человека к земле, но не в высших типах его", - поясняет от себя Достоевский.
Да, но вернемся к исповеди. Самоубийца спрашивает, "для чего употреблять столько стараний устроиться в обществе людей правильно, разумно и нравственно-праведно. Все, что мне могли бы ответить, это: чтоб получить наслаждение. Да, если б я был цветок или корова, я бы и получил наслаждение. Но, задавая, как теперь, себе беспрерывно вопросы, я не могу быть счастлив (…), ибо знаю, что завтра же все это будет уничтожено: и я, и все счастье это, и вся любовь, и все человечество - обратимся в ничто, в прежний хаос" (2, стр. 164-165).
Поэтому Достоевский в результате и скажет, что высшая идея на земле лишь одна. Эта идея о бессмертии души человеческой. Поскольку все остальные "высшие" мысли жизни лишь из одной ее вытекают.
Но еще раньше об этом писал Паскаль. Его тоже всю жизнь волновала проблема конечности человеческой жизни. С раннего детства он страдал разными тяжелыми болезнями и физическими недугами. Не единожды был на грани жизни и смерти. Вполне понятно, что его бытие было отравлено зловонным дыханием смерти слишком рано. Он чувствовал ее присутствие в самой жизни, и потому часто жил на грани физического и нервного истощения. "Последний акт кровавый, как бы ни была прекрасна комедия во всем остальном. В конце концов хлопаются головой оземь, и это уже навсегда", - говорит Паскаль (4, стр. 196).
Паскаля поражал тот факт, что мыслящие люди: ученые, писатели, философы, - строят свою жизнь так, словно бы смерти и вовсе нет! Его знаменитое сравнение людей с узниками, осужденными на смерть, объемно отражает суть проблемы. Это поразительно, как люди, не думающие о смерти, подобно этим закованным в цепи узникам, равнодушно смотрят на то, как каждый день убивают одного из их товарищей, зная, что рано или поздно наступит и их черед.
Кто-то из философов сказал, что все человеческие страсти, привязанности, поступки служат только одной цели, - не думать о смерти. Пожалуй, это справедливо в отношении тех, кто не верит во Христа и в бессмертие души. Увы, но смертью закончится даже самая прекрасная жизнь.
Паскаля удивляет то, что люди, не задумываясь над истоками и целями своего существования, так переживают из-за вещей мимолетных и преходящих. В самом деле, суета затмевает память о смерти и заполняет все наше существование. "Тот самый человек, который провел столько дней и ночей в гневе и отчаянии из-за потери должности или какого-нибудь воображаемого ущерба для своей чести, - тот самый человек, зная, что со смертью потеряет все, остается спокоен и беспечен. Чудовищно видеть в одном и том же сердце, в одно и то же время, такую чувствительность к пустякам и такую странную бесчувственность к самому важному" (3, стр. 193).
И Достоевский, и Паскаль справедливо отмечают, что для человека крайне важно решить для самого себя проблему жизни и смерти. Ведь от того, как человек ответит на этот вопрос, зависит вся его система видения мира и своего места в нем.
Когда-то в споре с моими друзьями-материалистами, мне сказали:
- Не кажется ли тебе, Света, что вера в загробную жизнь рождается просто от страха. Ты не в силах вынести того факта, что однажды умрешь, и вера в бессмертие - это просто норка для твоего испуганного смертью сознания. Ты боишься взглянуть правде в глаза и выдумываешь себе некую невидимую счастливую ирреальность, которая тебя успокаивает.
На это трудно возразить. Тем более, что ничего доказать в сфере духа нельзя. Это не математика. Здесь логика не действует. Я тогда им сказала, что тут дело не в страхе, а в бессмысленности бытия. Ведь, по большому счету, ни один материалист не может внятно объяснить, для чего он живет. Какие-то размытые формулировки типа "Я живу для продолжения рода человеческого, для победы прогресса" и т.п. меня лично не устраивают. Мне не очень понятно, какое отношение я имею к человеческому прогрессу, да и что такое прогресс вообще.
Вот позиция Достоевского и Паскаля мне близка и понятна. Если душа бессмертна, если человек есть образ и подобие Божие, тогда все встает на свои места. Тогда мы не теряем со смертью смысла своего существования. Его смысл проходит сквозь жизни и миры и не утрачивается со смертью на земле. Тогда наша жизнь, как точно замечает Борис Тарасов, обретает ту полноту сознания, то психическое здоровье, которое позволяет нам не преувеличивать значения ближайших жизненных целей и задач. Позволяет не чувствовать других людей своими соперниками.
И потом, я не думаю, что человек, не верующий в Бога, ни во что не верит. Достоевский много раз подчеркивал, что сама природа человеческая такова, что не может не преклониться перед высшей реальностью. Об этом еще Великий Инквизитор говорил: "Приняв "хлебы", ты бы ответил на всеобщую и вековечную тоску человеческую как единоличного существа, так и целого человечества вместе - это: "пред кем преклониться?" Нет заботы беспрерывнее и мучительнее для человека, как, оставшись свободным, сыскать поскорее того, пред кем преклониться" (1, стр. 264). Да, если человек не преклонится перед Богом, то преклонится перед идолом, хоть бы его имя было и "атеизм".
Вообще, атеизм зарождается тогда, когда человек пытается познать Бога не через опыт религиозного созерцания, а через понятия и признаки. И тогда человек из-за своих неверных умозаключений и неточных выводов уходит от истины все дальше, крайне искажая религиозное миропонимание. Получается, что атеизм нередко является, как ни странно, поиском истины и добра. Просто человек в своих поисках вступает на ложную дорогу, и его душа наполняется тоской и неуверенностью. И тогда людей страстных бросает в крайность воинствующего атеизма. Князь Мышкин по этому поводу замечает: "наши не просто становятся атеистами, а непременно уверуют в атеизм, как бы в новую веру, никак и не замечая, что уверовали в ноль. Такова наша жажда!" Но, по мнению самого Достоевского, полный атеизм "ближе всех, может быть, к вере стоит" (2, стр. 147).
Таким образом, идолы Достоевского, они же - относительные идеалы и ценности Паскаля, - не могут вызвать к жизни высшую духовную природу человека. А значит, не могут способствовать развитию человеческого духа.
МЕЖДУ НЕБОМ И ЗЕМЛЕЙ.
Достоевского и Паскаля с неменьшей силой волновал вопрос о расколотости, двойственности человеческой жизни. С одной стороны, человек, - это образ и подобие Бога; с другой - это слабое существо, которому невероятно трудно устоять перед соблазнами мира. Христос - первый и единственный, показавший человеку вершину его возможного духовного роста. "Христос и приходил за тем, чтобы человечество узнало, что природа духа человеческого может явиться в таком небесном блеске, в самом деле и во плоти, а не то что в одной только мечте и в идеале", - пишет Достоевский в своей записной тетради (2, стр. 149).
И все же человек продолжает оставаться существом, за душу которого идет постоянная, каждодневная борьба сил Света и Тьмы. В нас нет целостности. Нас терзают противоречия. "Что же это за химера - человек? Какая невидаль, какое чудовище, какой хаос, какое поле противоречий, какое чудо! Судья всех вещей, бессмысленный червь земляной, хранитель истины, сточная яма сомнений и ошибок, слава и сор вселенной" (3, стр. 110).
Откуда же берется величие и ничтожество человеческого бытия? Величие дано человеку Богом, ибо он создан по образу и подобию Божьему. Но в том-то все и дело, что человек - это только подобие. Бог дал человеку свободу воли, свободу выбора между пороком и добродетелью, между верой и неверием. Часто неправильно сделанный выбор и превращает человека в ничтожество.
Достоевский, размышляя об этом, вложил в уста Ивана Карамазова Легенду о Великом Инквизиторе, где инквизитор говорит Христу: "Клянусь, человек слабее и ниже создан, чем ты о нем думал! Может ли, может ли он исполнить то же, что и ты? Столь уважая его, ты поступил, как бы перестав ему сострадать, потому что слишком много от него и потребовал, - и это кто же, тот, который возлюбил его более самого себя! Уважая его менее, менее бы от него и потребовал, а это было бы ближе к любви, ибо легче была бы ноша его. Он слаб и подл" (1, стр. 266). Понятно, что это крайность. Вряд ли сам писатель думал так же. Известно, что он (от своего уже лица) говорил о повреждении духовной природы человека, о смешении в ней небесного и земного.
Но когда же случилось это смешение? Когда человек заразился пороком? И Паскаль, и Достоевский считают, что это случилось после грехопадения Адама и Евы. Паскаль понимает, что "тайна преемственности грехопадения" шокирует ум человеческий, но все же признает, что "узел нашего существования завязан на дне этой пропасти. И человек еще более непонятен без этой тайны, чем эта тайна непонятна человеку" (3, стр. 163).
Герои Ф. М. Достоевского тоже негодуют против того, что они должны расплачиваться за то, что когда-то кем-то совершено. "Я клоп и признаю со всем принижением, что ничего не могу понять, для чего все так устроено, - говорит Иван Карамазов брату Алеше. - Люди сами, значит, виноваты: им дан был рай, они захотели свободы и похитили огонь с небеси, сами зная, что станут несчастны, значит, нечего их жалеть. О, по моему, по жалкому, земному евклидовскому уму моему, знаю лишь то, что страдание есть, что виновных нет, что все одно из другого выходит прямо и просто, что все течет и уравновешивается, - но ведь это лишь евклидовская дичь, ведь я знаю же это, ведь жить по ней я не могу же согласиться!" (1, стр. 253). На что Алеша напоминает брату о том, кто "кто может все простить, всех и вся и за все", потому что сам отдал неповинную кровь свою за всех и за все. И это, на мой взгляд, то прекрасное обещание человеческого счастья и победы человеческой природы над пороком, которое придает смысл человеческой жизни и вселяет надежду в наши расколотые, двойственные сущности.
ЧТО ТАКОЕ СОВРЕМЕННАЯ НАУКА И КАК С НЕЙ БОРОТЬСЯ.
Когда-то я училась на историческом факультете Московского педагогического университета и постоянно ловила себя на мысли, что все эти экономические формации, крестьянские движения и тому подобные вещи не только ничего не объясняют, но и погружают мое сознание в некие шаблоны, выбраться из которых очень сложно.
Так же обстояло дело и с лекциями по философии. Сначала мне очень понравилось вникать в разные картины миропонимания, пытаться понять, что значит фраза "все состоит из воды" или "все состоит из огня". Но потом я стала робко чувствовать, что все это - какая-то сложная игра для взрослых, которая не приближает меня к пониманию вещей, а, наоборот, удаляет. Я поняла, что к реальной жизни, к истине это относится весьма условно. Все это - игры разума и больше ничего.
Оказывается, что Достоевский и Паскаль также считали, что те научные методы и философские системы, что утвердились в научном мире в наши дни, не только не раскрывают тайны человека, но и еще больше запутывают ее, уводя отрешения главных вопросов. Взять хотя бы математику. Паскаль считал ее самым возвышенным упражнением для ума, но увы, бесполезным. Это, по его мнению, лишь искусное ремесло, которое годится лишь для испытаний, а не приложения наших сил. Все коварство заключается в том, что оно забирает слишком много интеллектуальных сил для механического накопления внешних знаний. Это отвлекает от глубинного самопознания.
Вот, что писал Паскаль в своих черновиках: "Я провел много времени в изучении отвлеченных наук, недостаток сообщаемых ими сведений отбил у меня охоту к ним. Когда начал изучение человека, то увидел, что эти отвлеченные науки ему не свойственны, что я еще более удалился от своего положения, углубляясь в них, чем другие, не зная их". И дальше Паскаль резюмирует: "Неумение изучать человека заставляет изучать все остальное" (5, стр. 80).
Итак, Блез Паскаль считал, что, возможно, лучше и не знать всего того, что только отдаляет человека от понимания самого себя. Достоевский, в свою очередь, утверждал, что наука не может удовлетворить всего человека, что "человек обширнее науки" (5, стр. 81). И что наука ведет к сплошному овеществлению человеческого бытия и мышления. Даваемый наукой образ человека - это, по Достоевскому, всего лишь "кукла, которой не существует".
Достоевский видел несовершенство научного подхода не только в том, что он отдаляет от понимания самого человека, но и в том, что наука расшатывает основы христианства и нравственности. "Наука в нашем веке, - пишет он в своей записной книжке, - опровергает все в прежнем воззрении. Всякое твое желание, всякий твой грех произошел от естественности твоих неудовлетворенных потребностей, стало быть их надо удовлетворить. Радикальное опровержение христианства и его нравственности" (5, стр. 81).
Отношение к самой философии у Достоевского и Паскаля, в конечном итоге, тоже удивительно совпали. Особенно в том, что философия отвлекает от познания Бога. В первую очередь это относится к философскому рационализму. Взять, хотя бы, Декарта. В его системе есть Бог, как некое начало, приводящее в движение весь мир. Но, совершенно очевидно, что эта механическая роль Бога в системе мироздания никак не отражает истинного положения вещей. "Декарт призывает Его лишь для того, чтобы привести мир в движение, - пишет Паскаль, - а затем не знает, что с Ним делать" (5, стр. 84).
Федор Михайлович также осуждал попытку измерить целостную жизнь ограниченными рационалистическими категориями. "То есть, если хочешь, я одной с тобой философии… - говорит черт Ивану Карамазову. - Je pense donc je suis, это я знаю наверно, остальное же все, что кругом меня, все эти миры, Бог и даже сам сатана - все это для меня не доказано, существует ли оно само по себе или есть только одна моя эманация, последовательное развитие моего я, существующего довременно и единолично…"
Таким образом, совершенно очевидно, что занятие современными формами науки не приведет к пониманию человеческой природы. Во многом потому, что наука - это детище разума, и только разума. А все по-настоящему важные понятия и отношения в нашем мире познаются сердцем. Так думал Паскаль. И к такому же выводу пришел Достоевский.
СЕРДЦЕ, КАК ХОРОШО, ЧТО ТЫ ТАКОЕ.
Хотелось бы вспомнить, что еще великий Платон в свое время указывал на то, что в природе человеческой два духовных центра - это разум и сердце. Интересным является его мнение о том, что у человека две души: одна бессмертная, а другая - смертная. Одна создана Богом, а другая - младшими богами. Смертная душа вмещает в себя "могучие неизбежные страсти", такие как удовольствие, скорби, отвагу и робость, неудержимый гнев и обманчивую надежду. Смешав эти страсти с впечатлительностью и на все готовой любовью, боги составили смертную часть души. Бессмертная часть души находится в голове, смертная - в груди.
Как мы видим, Платон помещал в сердце смертную душу, а в разум - бессмертную. Это значит, что он так же, как и деятели эпохи Просвещения, отдавал предпочтение холодному, здравому рассудку, свободному от избытка чувств и страстей сердца. Просто философское созерцание мира, очищенное от субъективных эмоциональных примесей сердца, возможно, по Платону, только благодаря спокойному, бесстрастному разуму.
В разные времена мыслители считали более важным в человеке то разум, то сердце. Как я уже говорила, эпоха Просвещения провозгласила именно разум главным мерилом бытия. Но Паскаль все же не разделял этого мнения. Сердце представлялось ему, как впоследствии и Достоевскому, самым глубинным основанием внутреннего мира человека, источником как доброй, так и злой его воли. По мнению Паскаля, первична симпатия или антипатия сердца. Именно она затем направляет волю к вещам, которые ей нравятся, увлекая за собой и покорный разум. Интуитивные доводы сердца незаметно для разума создают почву для его логических выводов.
Вот что Паскаль писал об этом: "Г. де Роаннез говорил: "Объяснения причин приходят ко мне после, а сначала какая-нибудь вещь мне нравится или меня отталкивает без всякой причины, и тем не менее это меня отталкивает по той самой причине, которую я только затем обнаружу". Но я думаю, не эта вещь его отталкивает по причинам, которые обнаруживаются позднее, а сами причины обнаруживаются только потому, что эта вещь его отталкивает" (5, стр. 88).
То же мы находим и у Достоевского. Он пишет, что душа живет мыслию, которую нашептывает ей сердце. Мысль зарождается в душе, пишет Достоевский.
Если сказать это антропологу, он, наверное, будет смеяться. Серое вещество признано современными естественными науками, как генератор мыслей, идей. Существует также теория о том, что мысль - это волна, которая опять-таки улавливается головным мозгом, словно антенной. Но то, что мысль зарождается в душе, - это, вероятно, еще будет доказано. А пока нам лишь понятно, что любовь к Богу, к людям зарождается именно в сердце. А любовь - это основа истинного познания мира. И Паскаль, и Достоевский в один голос говорили, что "Бога познают сердцем, а не рассудком. Вот что такое вера. Бог является сердцу, а не рассудку" (5, стр. 89). Мой опыт подсказывает мне то же самое.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
Как все же здорово, что я выбрала эту тему. Оказалось, что основы, на которых стоит творчество Достоевского и миропонимание Паскаля, мне очень близки. Я их совершенно разделяю. Думаю, что в ближайшем будущем познакомлюсь с "Мыслями" Паскаля более близко. Пока это было первое приближение к мыслителю. Достаточно поверхностное. Ограниченное заданной темой. Но все же оно состоялось. Спасибо за это.
Список использованной литературы:
1. Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы. М.: Наука, 1998.
2. Лосский Н. Достоевский и его христианское миропонимание. Нью-Йорк: Из-во им. Чехова, 1953.
3. Паскаль Б. Мысли. М., 1995.
4. Стрельцова Г.Я. Блез Паскаль. М.: Мысль, 1979.
5. Тарасов Б.Н. Достоевский и Паскаль. // Вопросы литературы, №5, 1999.
6. Тарасов Б.Н. Непрочитанный Чаадаев. Неуслышанный Достоевский. М.: Academia, 1999.
